Кирилл Вяткин, к.и.н., представитель Фонда в странах Евросоюза
Начну с небольшого экскурса в историю. Ровно сто лет назад, 6-го апреля 1917 года, в Первую мировую войну против Германии вступили Соединенные Штаты Америки. Они бросили на чашу весов всю свою колоссальную экономическую, военную и финансовую мощь.
Казалось бы, какое отношение имеет событие вековой давности к теме, вынесенной в заголовок?
Среди прочего, это тот факт, что Германия лишь несколько лет назад завершила выплаты по репарациям за свое бесславное участие в Первой мировой[1]. Этот пример может служить неплохой иллюстрацией того, что потомкам иногда приходится в буквальном смысле расплачиваться за последствия решений политических деятелей, которых уже давно нет в живых.
В упомянутом выше экскурсе речь пойдет о том, что в январе 1917 года в кайзеровской Германии было принято решение о начале «неограниченной подводной войны». Совсем скоро это привело к потоплению сразу пяти американских торговых судов. А это, в свою очередь, стало причиной созыва чрезвычайной сессии конгресса США, на которой тогдашний президент Вудро Вильсон и объявил войну «прусскому милитаризму» и «кайзеровской деспотии».
Известно, что германский рейхсканцлер Бетманн-Гольвейг и немецкий посол в Вашингтоне граф Бернсторфф были категорически против данного решения – именно по причине своих серьезнейших опасений, что данный шаг с неизбежностью спровоцирует вступление США в войну на стороне Антанты. Напротив, верхушка военного командования II германского рейха рьяно поддерживала эти планы, поскольку исходила из того, что таким способом удастся «додавить» к тому моменту уже крайне изможденную Великобританию и добиться ее окончательного поражения (а в этом, собственно, и состояла одна из целей войны) в течение ближайших месяцев.
Сегодня также известно, что сторонники развязывания «неограниченной подводной войны» опирались в своем прогнозе на массив в общем-то верных численных и прочих аналитических выкладок (касавшихся положения и вероятных перспектив Великобритании). Однако их противники – опять-таки с позиций сегодняшнего дня – явно обладали тем, что называется «верным политическим чутьем» в отношении совокупности последствий принимаемых политических решений.
Окончательную точку в том споре поставил кайзер Вильгельм II. Будучи верховным главнокомандующим, он принял сторону военных.
Некоторые историки считают, что кайзер Вильгельм ни в плане своего характера и воспитания, ни в плане уровня интеллектуального развития и стратегического мышления не соответствовал посту, который он занимал. И данное его решение было, по их мнению, верхом стратегической недальновидности и политического неразумия, приведшим к катастрофическим последствиям[2].
Текущий, 2017 год, может стать для Германии этапным. Признаки этого обозначились после того, как в начале этого года новым председателем Социал-демократической партии Германии (СДПГ) (а это вторая крупнейшая «народная партия» ФРГ) стал Мартин Шульц. До этого на протяжении нескольких лет политик занимал пост председателя Европарламента, куда впервые был избран еще в 1994 г.
Вскоре после этого, и впервые за последние двенадцать (!) лет, СДПГ резко и неожиданно сравнялась по популярности среди избирателей со своим главным политическим противником – консервативным блоком ХДС/ХСС – и даже в какой-то момент имела перевес в 1-2 процентных пункта[3].
Эта динамика интересна в том плане, что в сентябре нынешнего года в Германии состоятся очередные парламентские выборы. Существует небольшая вероятность того, что формируемое по итогам выборов правительство ФРГ возглавит М. Шульц.
Абстрагируясь от вопроса о том, насколько велика эта «небольшая вероятность» в условиях реальной политической действительности, имело бы смысл разобраться в вопросе о том, сумеет ли новый канцлер Германии (и не суть важно как его зовут – Мартин Шульц, Ангела Меркель или как-нибудь еще) проводить политику, основанную на иных концептуальных подходах, нежели политика его предшественников.
Похоже, здесь мы сталкиваемся с одной глубинной проблемой, которая проистекает из фундаментального (пусть и рационально недоказанного, но интуитивно воспринимаемого как истинный) принципа, согласно которому «всё в мире взаимосвязано».
Скорее всего, люди, знакомые с анализом политической действительности, согласятся: политики, оказавшиеся у власти, значительную часть времени занимаются тем, что исправляют «ошибки» (в кавычках или без), совершенные их предшественниками. При этом зачастую результатом этих действий становится совершение новых «ошибок», которые теперь уже придется исправлять следующему поколению политиков.
Примеров движения по этой спирали можно насчитать немало. Приведу лишь один, на мой взгляд, классический и наиболее впечатляющий по масштабам совокупности своих «отложенных логических следствий». Это – европейское строительство, точнее говоря, та последовательность, которая была использована при возведении конструкции существующего ныне Европейского Союза.
После того, как в Европе к концу 1980-х – началу 1990-х годов было создано единое экономическое пространство, нужно было поэтапно решать следующие задачи:
- перенесение центральных элементов национальной государственной власти на европейский уровень;
- передача вопросов внешней политики на европейский уровень;
- замена национальных вооруженных сил единой европейской военной структурой («европейской армией»);
- введение единого европейского гражданского права;
- наконец, введение единой европейской валюты.
Причем делать это следовало бы именно в такой последовательности.
Как известно, вместо этого был избран другой порядок действий. Среди многих прочих «неприятностей», это привело к тому, что внутри Шенгенского пространства был отменен пограничный контроль, в то время как на внешних границах ЕС безопасность совершенно не была обеспечена должным образом. Более того, отсутствовали (как, впрочем, отсутствуют и до сих пор) единые представления по таким важнейшим вопросам, как иммиграция и предоставление убежища третьим лицам. Иными словами, отказавшись от одного из центральных элементов эффективной государственности – контроля над собственными границами – европейцы по сей день не сумели создать функционирующую альтернативу. Со многими вытекающими последствиями, одним из которых стал например, «Брекзит» (т.е. решение Великобритании о выходе из состава Евросоюза, при принятии которого немалую (если не решающую) роль сыграла проблема неконтролируемой миграции в ЕС).
С начала 1990-х годов Германия все больше вовлекала себя в роль если не «мирового полицейского», то по крайней мере его младшего (но очень активного) помощника, принимая участие в военных операциях от Сомали до Гиндукуша. В то же самое время в самой Европе – в угоду эфемерным представлениям о неких «мирных дивидендах» после победы в «холодной войне» – неуклонно сокращался военный, военно-технический и людской потенциал, необходимый, как оказалось, для надежной и убедительной защиты внешних европейских границ. В результате, когда случились события на Украине, европейские (в том числе и германские) элиты какое-то время пребывали в полной растерянности, обоснованно или нет, но ощущая себя беззащитными и предоставленными воле «коварного» Путина.
Схожие по сути тенденции, угрожающие неприятными (и вроде как «неожиданными») последствиями в будущем, вырисовываются и при анализе политических решений последнего времени, касающихся энергетики и климата.
Очевидно, что в современном мире проблема СО2, как бы ее ни формулировать, действительно существует. Как известно, горючие ископаемые энергоносители при сжигании высвобождают в атмосферу диоксид (двуокись) углерода – СО2. Большинство современных исследователей климатических изменений считают, что антропогенные выбросы в атмосферу (не только СО2, но и ряд прочих газов, которые в совокупности называются «парниковыми») являются основной причиной повышения средней температуры атмосферы Земли. Так, согласно оценкам Межправительственной группы экспертов по изменению климата (МГЭИК/IPCC), дальнейший неконтролируемый выброс СО2 в атмосферу может привести к среднему увеличению температуры на планете от 3,4 до 5,4 градусов Цельсия к концу текущего столетия[4]. Если, однако – согласно одному из сценариев – совокупный объем выбросов диоксида углерода удастся снизить до примерно 600 млрд тонн, то среднее повышение температуры атмосферы получится удержать в пределах 2 градусов[5].
В настоящее время общий глобальный объем выбросов СО2 в атмосферу составляет примерно 36 млрд тонн в год. За последние 35 лет изначальное количество выбросов удвоилось – и продолжает нарастать угрожающими темпами.
Как с технической, так и с экономической точек зрения, решение проблемы сокращения вредных выбросов в атмосферу является крайне сложным. Представляется, однако, что еще большие трудности лежат в политической области. С одной стороны, значительно большая часть выбросов всё ещё приходится на развитые промышленные государства[6], которые, по понятным причинам, не желают просто так отказываться от уже имеющихся собственных выгод. С другой стороны, менее развитые государства мира совершенно не желают, чтобы их шансы на достижение, хотя бы в отдаленной перспективе, более высокого («западного») уровня благосостояния были подорваны заключением не вполне справедливых, с их точки зрения, глобальных соглашений по ограничению вредных выбросов в атмосферу.
С 30 ноября по 12 декабря 2015 г. в Париже проходила Конференция по климату (COP21), посвящённая климатическим изменениям на планете. Формально заявленная цель конференции была достигнута. На ней было подписано международное соглашение по поддержанию увеличения средней температуры планеты на уровне ниже 2 градусов Цельсия. Открытым остался вопрос о том, как именно этого можно будет достичь. Соглашение не предусматривает какой-либо формы ответственности за нарушение сделанных обещаний (т.е. заявлений о намерении, говоря дипломатическим языком), а в международно-правовом смысле сокращения эмиссии вообще не являются обязательными. Начиная с 2020 г., отдельные государства – участники соглашения обязуются раз в пять лет представлять национальные планы и программы по охране климата. Совершенно непонятно, однако, что делать в том вероятном случае, если общая сумма, вытекающая из совокупности этих планов, будет не соответствовать заявленной климатической цели в 2 градуса.
Незадолго до этого, 7-8 июня 2015 г., в германском местечке Эльмау проходил саммит «Большой семерки». Помимо прочего, на встрече обсуждались вопросы глобальной экологии и климата. Этим проблемам посвящен отдельный раздел в итоговом документе. В частности, лидеры «семерки» высказались за то, чтобы к 2050 г. выброс «парниковых газов» в мире сократился на 40-70 процентов по сравнению с 2010 г., а мировая экономика стала «чистой» в смысле сжигания углеводородов (кстати, немцы особенно горды тем, что настояли на принятии этого последнего пункта). В своих странах они обещали максимально сократить потребление нефти и газа в пользу так называемых возобновляемых источников энергии (ВЭИ).
Если заявленных целей удастся достичь, то глобальные выбросы диоксида углерода в 2050 г. должны составить 10-20 млрд тонн. В то же самое время, т.е. в 2050 г., согласно прогнозам ООН, на Земле будут проживать 9,2 млрд человек. Соответственно (при равномерном распределении), на одного человека должно приходиться в среднем от 1 до 2 тонн выбросов. Колоссальный объем предстоящей работы можно представить себе, проведя следующее сравнение. В настоящий момент выбросов на человека приходится[7]:
- в мире – 4,6 т;
- в США – 17,4 т;
- в России – 12 т;
- в Германии – 11,6 т;
- в Китае – 6,4 т;
- в Индии – 1,9 т.
Пример Индии, в которой проживают 1,2 млрд человек, иллюстрирует тот факт, что «образцовый» уровень вредных выбросов в 1,9 т на человека является лишь отражением крайней бедности этой страны. В свою очередь, это подводит к выводу о том, что до тех пор, пока не будут найдены принципиально новые модели развития, страны, подобные Индии или Китаю, всеми силами будут стремиться к лучшим, «западным» стандартам жизни, а стало быть, к индустриализации – со всеми вытекающими последствиями для глобального уровня выбросов СО2 в атмосферу. Сегодня в мире работаю 2500 угольных электростанций. Планируется построить еще 1200 – большинство из них в Индии и Китае. Так что конец «угольного бума» пока не предвидится.
Что же на таком «глобальном» фоне предпринимают в Германии?
Начиная с 2000 г., когда был принят Закон о возобновляемых источниках энергии (EEG), Германия ставит перед собой весьма амбициозные климатические цели. Эти цели не были подкорректированы даже после того, как вследствие аварии на японской АЭС в Фукусиме в Германии было принято решения об ускоренном выходе из атомной энергетики. К 2030 г. «парниковые выбросы» должны составлять 750 млн, а к 2050 – 250 млн тонн выбросов. Это предполагается достичь за счет комбинации снижения энергопотребления и перехода на возобновляемые источники энергии.
Основными источниками энергии, использование которых не приводит к выбросам СО2, являются атом, вода, ветер, солнце, тепло из самой Земли. Теоретически, если действительно ставится задача, с одной стороны, сократить выбросы СО2 в атмосферу, а с другой – обеспечить растущие потребности в энергии той части мира, которая сегодня является отстающей по части стандартов и уровня жизни, но стремящейся к их обретению, то необходимо как можно скорее и, по возможности, всеобъемлюще перевести конечного потребителя на использование электрической энергии. При этом производство самой электрической энергии, естественно, должно быть максимально свободным от вредных эмиссий.
Становится понятно, что одна из основных проблем будет связана не с поиском путей наращивания производства энергии солнца и ветра, но с развитием способов ее хранения и транспортировки. Логичным образом, отсюда вытекает, что успех того, что в Германии именуют «энергетическим разворотом» (Energiewende), в конечном счете зависит от темпов и направления технического прогресса, т.е. по сути – от правильного выбора приоритетов.
Ведь вообще-то, доля Германии в общемировых выбросах СО2 составляет всего около 2 процентов[8]. Наверное, климат бы и «не заметил», если бы Германия со всей своей эмитирующей промышленностью вдруг исчезла с карты мира. Соответственно, если логически продолжить эту мысль, минимальным будет и непосредственный вклад, который напрямую может внести Германия в дело по предотвращению изменений климата.
Для дальнейшего разбора энергетической и климатической политики Германии имеет смысл ознакомиться с одним из недавних прогнозов Международного энергетического агентства (МЭА)[9]. Агентство предприняло попытку разрешить дилемму между необходимостью, с одной стороны, сократить эмиссию СО2, и обеспечить мировое экономическое развитие, с другой. Согласно сценарию-прогнозу, к 2030 г. потребление угля должно несколько сократиться, а использование нефти не должно увеличиваться. Образовавшиеся «лакуны» должны быть заполнены с помощью природного газа, ядерной энергетики и прочих возобновляемых источников. В этом случае, согласно ожиданиям, к 2030 г. может быть достигнуто некоторое сокращение эмиссий СО2. Тем не менее, по общему итогу не будет достигнуто тех целей, которые были поставлены на встрече «Большой семерки» в баварском Эльмау или на конференции по климату Париже.
В сценарии МЭА растет доля ядерной энергетики, причем и в 2030 г. она, как прогнозируется, будет превосходить долю энергии от солнца и ветра. Снижение вредных эмиссий (СО2 и пр.) достигается за счет сокращения использования угля. Доля ядерной энергетики в необходимой потребителю примарной энергии в 2030 г. почти полностью покрывает сократившуюся долю использования угля. Иными словами, в стратегии МЭА по сокращению выбросов СО2 в атмосферу вклад ядерной энергетики играет центральную роль[10].
Успех германского «энергетического разворота» увязывается с сокращением общего потребления примарной энергии[11]. К 2030 г. он должен сократиться на 20 процентов (по сравнению с 2014 г.), а к 2050 г. – на целых 36 процентов. За последние 20 лет сокращение потребления достигло 8,6 процента. Таким образом, темпы ежегодной экономии должны быть увеличены в 3 раза, чтобы достичь запланированные показатели потребления. Данная цель представляется не то чтобы абсолютно нереальной, но очень рискованной.
Особые надежны возлагаются на ветряные генераторы и солнечные панели. Несмотря на форсированное развитие этих направлений, их доля составляет примерно 2,5 процента в потребленной примарной энергии. Для сравнения, доля атомной энергии в 2014 г. все еще составляла 8,1 процента (т.е. в 3 раза выше).
К 2030 г. совокупная доля солнечной и ветряной энергии в общем энергопотреблении (которое, в свою очередь, к этому моменту должно снизиться на 20 процентов) должна составлять 7,1 процента. Для сравнения, атомные электростанции (2014 г.) могли бы вырабатывать в 2030 г. около 10 процентов энергии. Соответственно, к 2050 г. доля солнца и ветра должна составить 12 процентов в сокращенном на 36 процентов примарном энергопотреблении. В абсолютных значениях, это эквивалентно производительности атомных электростанций 2010 года. Говоря другими словами, две любимые цели германских приверженцев «зеленой идеи» – отказ от атомной энергетики и развитие фотовольтаики и ветрогенерации – практически полностью нивелируют друг друга в плане воздействия на сокращение эмиссии «парниковых газов». Более того, в кратко- и среднесрочной перспективе сальдо ожидается отрицательным: отказ от ядерной энергетики ведет к большему количеству выбросов в атмосферу, нежели предотвращается посредством использования энергии солнца и ветра.
К 2050 г. в Германии должно быть сокращено наполовину абсолютное потребление угля, нефти и газа. Их доля в общем потреблении должна сократиться с 80 до 64 процентов. Получается, что и в 2050 г. в Германии не будет «экологически нейтральной» (свободной от выбросов СО2) экономики. В трендовом сценарии немецкие эмиссии в 2050 г. составили бы 346 млн тонн, т.е. 4,6 тонны на человек – все еще в 3 раза выше, чем уровень эмиссии, допускаемый ранее упомянутыми решениями «Большой семерки».
Самое время задаться вопросом: так является ли немецкая модель «энергетического разворота» (т.е. ставка на форсированное развитие солярной и ветряной энергогенерации в сочетании с ускоренным выходом из ядерной энергетики) успешной, перспективной и достойной хотя бы частичного перенимания? Несомненным является одно: накопленный опыт явно заслуживает внимательного изучения, прежде всего в плане адекватности уже принятых политических решений и ожидаемых хозяйственно-экономических последствий.
Существует вполне обоснованная экспертная точка зрения, согласно которой «энергетический разворот» (вкупе с выходом из ядерной энергетики) разрушает (а по сути, уже разрушил) традиционную хозяйственную модель энергопроизводства в Германии и делает энергообеспечение страны менее стабильным и надежным. Делается весьма пессимистичный вывод о том, что негативные тенденции, вероятнее всего, будут лишь нарастать[12].
С таким прогнозом трудно не согласиться, если использовать объективные данные, накопленные до сих пор. Финансовые отчисления, осуществлявшиеся в рамках упомянутого ранее Закона о возобновляемых источниках энергии, составили, начиная с 2000 г., внушительную сумму в 140 млрд евро. В одном лишь 2014 г. поступления составили почти 20 млрд евро[13]. Однако, несмотря на эти колоссальные инвестиции, энергетические потребности Германии в 2014 г. покрывались за счет энергии солнца и ветра лишь на 2,5 процента. А к 2050 г., согласно оптимистичным прогнозам, эта доля должна возрасти до 12 процентов.
Само по себе, такое развитие могло бы считаться приемлемым, если бы одновременно с этим достигалась изначально заявленная главная цель всех этих трансформаций – добиться существенного сокращения выбросов «парниковых газов». Однако это далеко не так. Как было показано ранее, и в 2050 г. «вклад» солярной и ветряной генерации не сможет полностью компенсировать долю закрытых атомных электростанций. Цифры не обманывают – получается, что германская политика израсходовала теоретически возможные дивиденды «энергетического разворота», направив ресурсы на отключение от сети заклятого врага (т.е. АЭС) всех, так сказать, друзей «зелёной экономики». Результатом подобной, прямо скажем, оппортунистической, расстановки политических приоритетов становится тот факт, что потенциала для борьбы с выбросами СО2 практически не остается[14].
На вопросе о том, почему в ФРГ было принято решение отказаться от производства атомной энергии, имеет смысл остановиться более подробно. Если брать за мерило потери человеческих жизней, то ядерная энергетика все еще остается более безопасным (и надежным) источником энергии по сравнению с горючими ископаемыми. Не только в самой Германии, с ее высокими стандартами безопасности, не было до сих пор ни единого случая человеческих жертв по причинам, связанным с ядерной энергетикой. Сегодня многие немцы с удивлением узнают, что не было этого и после аварии на АЭС в японской Фукусиме.
Очевидно, политики (тоже люди) поддались искушению и пошли на поводу, в общем-то, распространенной человеческой склонности преувеличивать последствия отдельных и крайне редких катастрофических событий и недооценивать кумулятивный риски менее крупных и более «повседневных» происшествий. Поэтому, например, авиакатастрофа, повлекшая 250 человеческих жертв, вызывает неизмеримо больший эмоциональный отклик, нежели тот факт, что на дорогах Германии ежегодно происходит более 2 млн ДТП, в которых (по данным на 2013 г.) погибло 3400 человек, 375 тыс. – получили травмы, из них 65 тыс. – тяжелые.
В полном соответствии с этой тенденцией, немецкий канцлер А. Меркель (кстати, физик по образованию) отреагировала на аварию на АЭС в Фукусиме в марте 2011 года, приняв решение о радикальном ускорении процесса по закрытию германских атомных электростанций. Между тем, с самого начала было известно, что авария на японской АЭС была вызвана цунами. Жертвами мощной волны и землетрясения стали около 20 тыс. человек. Случаев гибели от радиации или иных негативных факторов, спровоцированных непосредственно аварией на АЭС, не зафиксировано до сих пор. Однако и по сей день по миру (с подачи ряда «экологических» НПО) гуляет легенда о «десятках тысяч жертв» атомной катастрофы в Фукусиме. Зато мало кто знает, что в Германии в одном только 2013 году от силикоза – профессионального заболевания горнорабочих-угольщиков – скончалось 320 человек[15].
На момент аварии в Фукусиме, т.е. в 2011 году, на долю Германии приходилось 4,4 процента мировых мощностей ядерной энергетики. Согласно упомянутому ранее прогнозному сценарию МЭА, к 2030 году в мире появится одних только дополнительных мощностей, объем которых будет в 14 (!) раз превышать совокупную мощность всех немецких АЭС (напомню, что все немецкие АЭС должны быть окончательно отключены от сети к 2023 году).
В связи с этим имело бы, наверное, смысл учитывать и такую данность, что потенциальные риски ядерной энергетики носят трансграничный характер. Для Германии, чья «соседка» Франция на 70 процентов обеспечивает себя атомной электроэнергией (и пока что не собирается следовать германскому примеру), это означает, что немецкая территория и германские граждане отнюдь не будут в большей безопасности в случае одностороннего отказа Германии от производства атомной энергии.
Более того, здравый смысл подсказывает, что данный шаг Германии, скорее, ухудшает общемировую ситуацию с ядерно-реакторной безопасностью. Ведь до самого последнего времени немецкие концерны были в числе признанных мировых технологических лидеров в ядерной энергетике. Видимо, об этом можно говорить уже только в прошедшем времени.
Наконец, все тот же здравый смысл заставляет принять как данность, что солнце не всегда светит, и ветер не всегда дует. Так, например, в условиях прошлогоднего декабрьского антициклона в отдельные дни переменчивые ВИЭ вырабатывали совсем незначительные объёмы электричества. 12 декабря 2016 г. в три часа дня солнце и ветер обеспечили совокупно всего 2,1 ГВт мощности при спросе в 69 ГВт. Глядя на такие пропорции, действительно может показаться, что сколько ни строй солнечных и ветровых электростанций в такой климатической зоне, неизбежны периоды, в которые их будет критически мало.
В целом, в 2016 году объёмы производства электричества на основе солнца и ветра впервые за много лет не выросли, а сократились. Мощности в солнечной и ветроэнергетике не уменьшились. Они даже несколько выросли, но … подвела погода. Было меньше, чем обычно, и солнца, и ветра. Выработка солнечных электростанций сократилась на 3 процента, в ветроэнергетике – на 1,5 процента[16].
В такие моменты к немецкой системе энергообеспечения должны подключаться французская атомная энергетика и польская угольная промышленность. К тому же, следует иметь в виду, что если в обозримой перспективе не будут созданы действительно емкие аккумулирующие и энергопередаточные мощности, то и в 2050 году придется компенсировать потенциальный вклад солярной и ветровой энергии в облачные и безветренные периоды за счет мощностей обычных электростанций.
Короче говоря, противоречий более, чем достаточно. Некоторых аналитиков это наводит на печальные мысли. Так, немецкий экономист, в прошлом федеральный чиновник, Хайнер Флассбек (Heiner Flassbeck) выступил недавно со статьей, в которой был поставлен вопрос о возможном конце «энергетического разворота»[17].
Граничащее с возмущением, недовольство политикой федерального правительства в области энергетики выражается и в предпринимательской среде. Так, в недавнем интервью немецкой газете «Ди Вельт» Юрген Хамбрехт (Jürgen Hambrecht), один из ведущих предпринимателей ФРГ и председатель наблюдательного совета химического концерна BASF, обвинил федеральное правительство в проведении информационной политики, которая, по его словам, имеет «мало общего с реальностью, но оплачивается деньгами налогоплательщиков». При этом он сослался на недавно опубликованную брошюру федерального министерства экономики с претенциозным названием «История нашего успеха», как раз и посвященную «энергетическому развороту».
В брошюре, отмечает Ю. Хамбрехт, на добром десятке страниц распространяется похвала якобы имеющему место снижению стоимости производства электроэнергии из альтернативных источников и их надежности. Но, как он считает, речь идет о «гигантской халтуре». «Расходы по производству электроэнергии из альтернативных источников постоянно возрастают, а надежность энергоснабжения с их использованием будет под угрозой, если мы закроем атомные электростанции и к тому же ТЭС, работающие на угле и газе». По мнению Ю. Хамбрехта, «немецких граждан водят за нос»[18].
А одна из причин существующего положения усматривается в активной деятельности многочисленных лоббистских групп «зеленой энергетики», которые работают очень профессионально, обращаясь прежде всего к эмоциям. В то же время, факты, которые в противовес их утверждениям приводит промышленность, для потребителей информации достаточно скучны и не находят общественного спроса.
Конечно, общую картину не следует рисовать одними лишь мрачными красками. На «дебетовую» сторону немецкой стратегии может быть положен большой стимул в отношении инноваций и новых технических решений и технологических подходов. Прежде всего, это касается вопросов, связанных с локальным энергопроизводством, хранением периодически возникающих избытков энергии, а также ее транспортировкой. Здесь совершенно нельзя исключать, что через какое-то время (правда, скорее, речь может идти о десятилетиях) «энергетический разворот» произведет новую техническую революцию. Возникают и новые бизнес-модели. Отражением этого стало, например, разделение в январе 2016 года одного из крупнейших энергопроизводителей Германии, EON, на два предприятия – EON и Uniper. Несколько позже и после некоторых колебаний по такому же пути пошел и другой немецкий энергетический гигант – RWE.
И все ж таки, даже самые оптимистичные ожидания будущих дивидендов – будь-то в результате более эффективных хозяйственных моделей, будь-то в результате новых технико-технологических решений – не могут затушевать тот очевидный факт, что немецкий вариант «энергетического разворота» (т.е. отказ от атомной энергии в сочетании с форсированным развитием солярной и ветровой энергогенерации) прямо противоречит, более того, препятствует достижению самопровозглашенной изначальной цели – скорейшему и всеобъемлющему (т.е. глобальному) снижению вредных выбросов в атмосферу нашей планеты.
Будет ли, и в какой мере, подкорректирована законодательная основа для дальнейшего развития в этой действительно жизненно важной области, будет зависеть от нового состава депутатского корпуса и избранного федерального канцлера. Остается лишь надеяться, что их политические решения будут действительно всесторонне продуманными, и за них не придет расплачиваться тем, кто идет на смену.
* * *
[1] В 1953 г., согласно Лондонскому договору, Германии, потерявшей часть территории, было разрешено не платить по процентам вплоть до объединения. Что касается самих репараций, то они были погашены в полном объеме еще в 1983 г. После падения Берлинской стены выплаты по процентам были возобновлены. На то, чтобы погасить долги, Германии было отведено 20 лет. Стране пришлось взять двадцатилетний кредит в 239,4 миллиона немецких марок. 3 октября 2010 г. Федеральный банк Германии перевел в Лондон последний транш в 69,9 млн. евро. По словам представителя Финансового агентства ФРГ Б. Кнаппа, «с 1990 по 2010 год было выплачено почти 200 миллионов евро процентов».
[2] См., например, заслуживающую ознакомления книгу американского автора Барбары Такман, в которой анализируется данный исторический эпизод. Barbara Tuchman: Die Torheit der Regierenden. Von Troja bis Vietnam. Frankfurt /Main: Fischer-Taschenbuch-Verlag, 2001.
[3] http://www.spiegel.de/politik/deutschland/martin-schulz-mehrheit-haelt-den-spd-kanzlerkandidaten-fuer-unglaubwuerdig-a-1136335.html
[4] IPCC Fifth Assessment Report «Climate Change 2014», стр. 11. URL: https://www.ipcc.ch/pdf/assessment-report/ar5/syr/AR5_SYR_FINAL_SPM.pdf
[5] Там же, стр. 18.
[6] Например, по оценкам известного британского исследователя проблем энергии и климата Кевина Андерсона, 10% населения ответственны за 50% вредных выбросов в атмосферу Земли.
[7] См. Thilo Sarrazin: Wunschdenken. München: Deutsche Verlags-Anstalt. 2016. S. 331.
[8] Для сравнения: доля ЕС в целом составляет 9,6 процента, США – 14,5, Китая – 27,6, Индии – 6,7.
[9] Международное энергетическое агентство (МЭА; IEA) – автономный международный орган в рамках Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР).
[10] https://www.iea.org/freepublications/publication/WEO2015SpecialReportonEnergyandClimateChange.pdf (особ. стр. 154 и след.)
[11] См. подготовленный в июне 2014 г. по запросу федерального министерства экономики прогноз по развитию энергетических рынков. URL: https://www.bmwi.de/Redaktion/DE/Publikationen/Studien/entwicklung-der-energiemaerkte-energiereferenzprognose-endbericht.html
[12] См., например, Christoph Buchal: «Die Energiewende verstehen«, ifo-Schnelldienst 67 (2014), Nr. 13, S. 6-13.
[13] Johannes N. Mayer u. Bruno Burger: Kurzstudie zur historischen Entwicklung der EEG-Umlage, hrsg. vom Fraunhofer-Institut für Solare Energiesysteme ISE, Freiburg 2014. S.2.
В Германии, начисляемая по Закону о ВИЭ на потребляемое электричество (для частных домохозяйств) сумма достигла в 2016 г. рекордно высокого уровня в 6,35 цента за КВт/ч. Ещё в 2010 г. сумма составляла 2,05 цента; в 1998 г. – 0,08 цента. В среднем, один киловатт/час стоит сейчас в Германии около 30 евроцентов.
В 2016 г. за неуплату от электроэнергии было отключено 330 тысяч домохозяйств. Было выпущено 6,2 млн предупреждений об отключении, если не будут погашены долги.
[14] См. Thilo Sarrazin: Wunschdenken. München: Deutsche Verlags-Anstalt. 2016. S. 342.
[15] См. Thilo Sarrazin: Wunschdenken. München: Deutsche Verlags-Anstalt. 2016. S. 341.
[16]См. URL: http://www.e-institut.ru/single-post/2017/01/15/Электроэнергетика-Германии-основные-итоги-2016
[17]См. URL: https://makroskop.eu/2016/12/energiewende-am-ende/
[18] См. URL: https://www.welt.de/politik/deutschland/article162550409/Regierung-fuehrt-die-Buerger-an-der-Nase-herum.html