ДЕВЯТЫЙ ВАЛ МУЗЫКАЛЬНОЙ ВОЛНЫ
«Никогда ничего о себе не читай. Потому что если будешь верить хорошему, то должен поверить и плохому», – сказал как-то выдающийся дирижер Георг Шолти своему коллеге и другу, художественному руководителю – директору Мариинского театра Валерию Гергиеву.
Трудно найти человека, внешний облик которого так мало соответствовал бы избранной им профессии дирижера. Завсегдатаи симфонических концертов привыкли видеть его спину, любители оперы и балета лишены даже этого. Некоторые блогеры задаются вопросом, какой маркой бритвы пользуется Гергиев? А современные способы видеосъемки дают возможность почувствовать взгляд, каким маэстро дарит во время выступления своих музыкантов из-под полуприкрытых век. Это взгляд хищника! Вне сцены его глаза тускнеют, а взор становится даже несколько рассеянным. Обманчиво рассеянным.
Таким Валерий Гергиев предстал перед латвийскими журналистами в День России, 12 июня, за полчаса до приуроченного к этому празднику выступления Симфонического оркестра Мариинского театра в концертном зале «Дзинтари». В далекие уже теперь советские времена этот юрмальский зал гремел на весь Союз летними концертами симфонической музыки, а теперь известен, пожалуй, только благодаря фестивалю популярной музыки «Новая волна» и еще двум-трем подобным предприятиям в «новорусском» стиле. Но Гергиев застал еще те времена: «Я хорошо знаю этот комплекс. Публика здесь искушенная. Когда-то была традиция – лучшие советские оркестры выступали здесь с самыми великими дирижерами. Мравинский, Светланов, Кондрашин здесь выступали. Здесь большие традиции существовали. Для меня это почетная миссия – напомнить о них вот таким концертом».
ИЗ КРЕМЛЯ НА БАЛ
Но что за мука журналисту иметь дело с понастоящему занятым человеком. Охота на Гергиева продолжалась несколько часов. Предполагалось, что он появится на приеме по случаю Дня России в юрмальской резиденции посла. Не появился. Прием был в самом разгаре, когда частный самолет с Гергиевым на борту приземлился на латвийской земле. Оказывается, с утра тот был в Кремле на церемонии вручения Государственных премий РФ в области науки, литературы и искусства.
– Там люди, которых я знаю и уважаю. Я вхожу в Комитет по госпремиям и в Совет при президенте по культуре и искусству. Считаю это своей обязанностью – профессиональной и человеческой – быть в такие минуты в столице родины, где я представляю не только себя и свою семью, но и великий театр, – объяснился Гергиев.
Но все это было потом, а пока мы пребывали в полной неизвестности. Прибывшие за сутки музыканты бродили вокруг сцены в ожидании генеральной репетиции. Нетерпеливая публика теснила охрану. Стрелки часов неумолимо пожирали минуты, оставшиеся до начала концерта. Гергиев появился внезапно. Он проиграл с оркестром какие-то неузнаваемые фрагменты программы, попросил музыкантов «подавать» как можно более широко и тогда уже обратился к журналистам. Спешили все, кроме самого Гергиева.
– Часть своих задач я уже решил: сегодня я вернулся в Ригу, – пошутил он, побеждая какофонию, устроенную оркестрантами, а после и хлынувшей в зал публикой. – Я не был здесь 27 лет. Совсем молоденьким дирижером выступал с Латвийским симфоническим оркестром. Очень хорошо помню скрипача Валдиса Зариньша и валторниста Арвида Клишанса. У меня здесь есть коллега, который жил со мной в общежитии в годы учебы в Ленинградской консерватории, контрабасист Бринум. Эти воспоминания наполняют меня моментально. Но было и другое. Всё началось в 1981 году, когда я приехал сюда впервые. Лет 30 назад выступал в Домском соборе с «Реквиемом» Верди. Помню Героическую симфонию Бетховена здесь, в «Дзинтари», помню «Автопортрет» Щедрина, Коля Петров играл Второй концерт Рахманинова, а ваш скрипач Андрис Бауманис – трудный концерт Бартока. Я тысячи концертов с тех пор сыграл, и, наверное, другие впечатления мешают сейчас восстановить всё в деталях. Но я очень рад возвращению.
СЦЕНА ПРЕТКНОВЕНИЯ
Человек кавказский, Гергиев воздал должное хозяевам. Блеснул осведомленностью о происходящем в латвийской столице, которая при всем разнообразии её музыкальной жизни всё же не может тягаться с такими центрами, как Нью- Йорк, Лондон, Париж, Милан и Москва. «Я знаю, что у вас многое происходит – и фестивали, и насыщенные сезоны», – сказал Гергиев. И пожелал латвийским друзьям и коллегам успехов:
– Два дня назад я выступал с Александром Антоненко в Санкт-Петербурге. Ваша Майя Ковалевска – очень хорошая певица – выступала со мной на фестивале в Зальцбурге. Надеюсь, мы скоро будем выступать вместе в Метрополитен- опера. Хочу пригласить ее и в Петербург. Я также выступал с еще одной вашей замечательной певицей – меццо-сопрано Элиной Гаранча. У вас замечательные певцы. Я очень рад, что они сделали хорошую, по-настоящему международную карьеру. Надеюсь, что они также часто выступают дома для своей публики. Наши Ольга Бородина, Владимир Галузин, Анна Нетребко – знаменитые артисты, но они чувствуют большую привязанность к своей публике и Мариинскому театру. На разделенной любви к нему и строятся, мне кажется, наши отношения. Ничего другого…
Гергиев не был бы главой Мариинки, если не остановился бы подробно на ее значении в развитии русской и мировой музыкальной культуры. «Пусть даже никто не давал нам такого задания, но мы ощущаем себя посланниками России в мире», – заявил как-то Гергиев. Каково же послание выступления Симфонического оркестра Мариинского театра в Юрмале в День России?
– Мы имеем богатейшее прошлое, которое связано с величайшими именами, гораздо более важными для мировой истории, чем, например, мое имя. Я возглавляю театр с историей в 230 лет. Императрица Екатерина Великая пожелала, чтобы был придворный театр оперы и балета, и с тех пор Мариинский театр ведет отсчет своей богатой истории. Имена Чайковского, Глинки, Прокофьева, Стравинского, Шостаковича, Римского-Корсакова, Мусоргского – это великие имена. Но и Вагнер, и Берлиоз, и Дебюси, и Малер, и Рихард Штраус, и Сен-Санс – огромен список имен великих, кто считал для себя важным приезжать, сотрудничать с оркестром и труппой Мариинского театра. Петипа, Дягилев, Анна Павлова, Нежинский. Мы должны продолжать эти славные традиции и не успокаиваться на том, что у нас такая славная история. История богата не только у нас. С конца XVIII столетия Мариинский дал едва ли не сотню тысяч представлений, и ни одна революция, ни одна мировая война не прерывали жизни этого коллектива. Мы являемся представителями российской музыкальной традиции, которая во многом написана на сцене нашего театра. Не вся, но во многом… Поэтому для меня обращение к произведениям прошлого, особенно русской [музыкальной] литературы, это и обращение к нашей истории. У нас идут целые циклы. Например, «Кольцо нибелунгов» Вагнера впервые целиком прозвучало у нас, и сам автор стоял за дирижерским пультом. В течение нескольких месяцев в 1863 году Вагнер работал в Мариинском театре.
Обладатель абсолютного слуха, Гергиев ответил и на вопросы не прозвучавшие вслух. Как-то он признался, что не имеет обыкновения анатомировать концертные программы. Но для нас сделал исключение. Тем более, что соседство симфонической увертюры «Ромео и Джульетта» Чайковского и фрагментов драматической симфонии «Ромео и Джульетта» Берлиоза в первом отделении концерта озадачивало.
– У нас идут «Троянцы» и «Бенвенуто Челлини», «Гарольд в Италии», «Осуждение Фауста» Берлиоза и его же «Ромео и Джульетта». Сам Берлиоз, и зачастую впервые для себя, дирижировал исполнениями этих, ныне знаменитых произведений. В Петербурге для него создали те условия, которые даже в Париже он не мог для себя найти. Когда я включаю такие произведения в нашу программу, мне кажется, я еще раз напоминаю всем о нашей собственной истории. А выступление в Латвии в День России – это довольно неожиданное для нас расширение праздника, который мы обычно встречаем у себя дома.
«ЛЮБОВЬ, ЛЮБОВЬ И ЛЮБОВЬ»
Как известно, Берлиоз не остался равнодушен ко вниманию и ласкам петербургской музыкальной общественности. 1 февраля 1868 года, покидая Петербург навсегда, он подарил своему русскому коллеге Милию Балакиреву унаследованную от Феликса Мендельсона дирижерскую палочку. 8 марта 1869 года Берлиоз скончался в Париже в полном одиночестве. Но передача эстафеты состоялась. Известно также, что в жилах Петра Ильича Чайковского текла французская кровь…
Боже, упаси меня писать рецензию на выступление Симфонического оркестра Мариинского театра в «Дзинтари» 12 июня 2012 года! Но разве в музыке, избранной великим дирижером к исполнению в День России, не содержатся ответы на самые большие, сокровенные, вопросы? Такие, что застрянут в горле даже у бывалого журналиста. Попробуем же разобрать эти ответы.
Всё познается в сравнении. На мой вкус, звучание Мариинского симфонического оркестра под управлением Гергиева сравнимо лишь с Лондонским симфоническим с Гергиевым же во главе. С такой глубокой, выверенной и в то же время непосредственно-страстной подачей музыкального материала, с таким исчерпывающим раскрытием замысла композитора мне в живом исполнении сталкиваться еще не приходилось.
«Ромео и Джульетта» Чайковского. Третья редакция. Кровавая заря встает над Вероной, утратившей патриархальную девственность, но еще не освободившейся от оков средневековых обычаев и предрассудков. Рассказчик еле сдерживает слезы, сердце холодеет от недобрых предчувствий. Борьба не на жизнь, а на смерть. Звон мечей в звуках, энергия и непримиримость в музыке.
Но день сменяет ночь, давая передышку героям и слушателям. В борьбе рождаются желание любить и сама любовь. .. Ни у кого до Гергиева я не слышал так отчетливо, как тревожная томность в сцене свидания переходит в несмелый еще, не обнадеженный взаимностью призыв Ромео к Джульетте, как затем первые, неловкие попытки признания перерастают в тему любви, какой еще не было на свете. Из самой глубины души извлекают эту мелодию духовые, какие тоже возможны только у Гергиева. Широко, как и просил дирижер, подает эту тему оркестр, земля уходит у Ромео из-под ног и откликается на эту песнь арфа-Джульетта. Но снова день и снова сражение не на жизнь, а на смерть. То же, что и вчера, но и не то же. Какими новыми переживаниями окрашивают эту музыку Чайковский и Гергиев. Ромео не хочет кровопролития, он думает о Джульетте и перед собой видит не врага, но ее, а значит и своего, брата. Если можно было бы отказаться от продолжения битвы! Невозможно. Тем сильнее жажда любить и быть любимым, тем грандиознее второе пришествие темы любви. Гергиев буквально затопляет ею слушателя. В ней небывалый подъем и небывалая горечь от неминуемой разлуки, прозрения смерти. Финал разработан не менее тщательно, ибо в нем новый завет русской музыки. Ромео и Джульетту мы схоронили, оплакали. Рассказчик поведал нам об их несчастной судьбе и великой любви: «Нет повести печальнее на свете». Но почему тогда откликается на эти звуки голос арфы-Джульетты, и почему ее поддерживает уже целый оркестр? «Есть любовь, любовь и любовь», – утверждает Чайковский. Это цитата.
Всё познается в сравнении. Гергиев выбрал для исполнения в «Дзинтари» двадцать минут великой музыки. В эти невероятные по насыщенности и напряжению двадцать минут Петр Ильич уложил и действие, и главную идею шекспировской трагедии, целую формулу жизни. Какими бы достоинствами и симфоническими красотами не обладала музыка Гектора Берлиоза, написанная на тот же сюжет за тридцать лет до Чайковского, она все-таки блекнет рядом с творением русского гения. Кажется, француз впадает в риторику – впечатление обманчивое, но неизбежное.
«Волшебная палочка выбирает себе волшебника», – просвещает г-н Олливандер Гарри Потерра у Джоан Роулинг. Я хотел спросить Валерия Гергиева, как его выбрала его волшебная, простите, дирижерская палочка. Вопрос неуклюжий? Но, если вдуматься, закономерный. Каково же было мое изумление, когда обнаружилось, что Гергиев дирижирует руками. Сразу десятью волшебными палочками, «тонкими и гибкими».
«Если вы настоящий волшебник, то можете направлять свою магию практически через любой инструмент», – добавил еще г-н Олливандер в беседе с Поттером. «Ромео и Джульетту» Чайковского Гергиев лепил руками. «Ромео и Джульетту» Берлиоза он колдовал при помощи палочки. Не почудилось ли мне ее отсутствие в первом случае? Нет, не почудилось. Четвертой симфонией Петра Ильича во втором отделении концерта Гергиев дирижировал без «инструмента».
«РИГА? ЭТО ЕСТЕСТВЕННО»
Классическая музыка стоит на четырех ки- тах, и один из них откликается на русское имя. Россия – великая музыкальная держава, уверен Гергиев. В какие бы музыкальные города и веси не заносило неутомимого дирижера, его родиной остается русская музыкальная классика. И где, как не в России (и где, как не в Латвии) ей дышать в полную силу?
– Мы любим выступать (и многократно это делали) в США – в год до 90-100 выступлений, – делится Гергиев. – Это стало для нас нормой. Я занимаюсь музыкой еще с двумя оркестрами – Лондонским и Роттердамским. Я также люблю Венский филармонический оркестр и очень много с ним выступаю, чуть реже – с Берлинским филармоническим. Но я отвечаю за Мариинский театр и за Лондонский симфонический оркестр. Это два замечательных коллектива. Мне большего и не хочется. Я меньше выступаю в Америке, но я понимаю – это страна великих оркестров. Я буду там осенью с Мариинским оркестром. Я буду выступать с очень сильным Национальным молодежным оркестром Америки. Это студенты, мне интересно с ними поработать. Мне также интересно работать и в Японии, и в Китае. Я стал много делать в Китае. У меня даже свой фестиваль там появляется. Мир меняется. То, что 10 лет назад казалось самым важным, сейчас по-прежнему важно, но мне интересней иногда выступить в регионах России, чем в Нью-Йорке. Это не плохо, но 10 лет назад я выступал в США 30-40 раз в год, а теперь мне хватает десяти концертов. Вместо этого я выступаю в Калининграде, Иркутске, Екатеринбурге, или здесь в Риге. Это даже более естественно.
Являемся ли мы послами российской культуры? Наверное. У Мариинки огромное количество интернет-трансляций, свой лейбл – мы записываем множество произведений не только русской музыки, и эти записи тиражируются во всем мире, дистрибуция налажена. Мы снимаем спектакли силами своей компании, которая обеспечивает запись на очень высоком уровне, сравнимом с Метрополитен-оперой, Королевской оперой в Лондоне, Парижской оперой. Тут мы в семье элитных театров. Мы наладили дело так, чтобы никто не говорил, что сегодня в России остались какие-то проблемы, которые уже решены в Америке или Италии. С этим, как мне кажется, мы справились. Мы делаем очень много. У нас 760 выступлений в прошлом году. Это очень высокий показатель. Таких комплексов, как наш, – один-два-три в мире. И оперная, и балетная труппа, и оркестр имеют очень большой репертуар, очень высокое качество. Солисты с мировыми именами. Это стало нормой. Посмотрите программу фестиваля «Звезды Белых Ночей». Она вам многое расскажет и объяснит.
И еще на один непрозвучавший вопрос ответил Валерий Гергиев – есть ли будущее у русской классической музыки? Ответ был музыкальным. На бис Симфонический оркестр Мариинской оперы исполнил «Озорные частушки» Родиона Щедрина. И хотя это произведение было создано без малого полвека назад, но автором ныне живущим и, надо полагать, сочиняющим. Описание устроенной Гергиеву овации я опущу.
В 2014 году Рига будет в роли культурной столицы Европы, и компания ART Forte обещает нам новую встречу с маэстро и оркестром Мариинского театра. И не только с оркестром. Присутствие на концерте в «Дзинтари» директора Латвийской Национальной оперы Андрея Жагарса служило в некотором роде залогом того, что это не сон. А если даже и сон, то непременно вещий.
Александр Малнач,
специально для «Янтарного моста»
ЯНТАРНЫЙ МОСТ. МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЖУРНАЛ. 2012. № 3 (7)