Среди выдающихся режиссеров редко встречаются мастера, меняющие сам язык кино, еще реже – личности, становящиеся для всего мира воплощением культуры своей страны, души своего народа. Анджей Вайда – ярчайший пример именно такого уникального сплава.
Он положил начало новой «польской школе кино», и его фильмы уже полвека сопровождают польский народ в его истории. «Пепел и алмаз», «Всё на продажу», «Пан Тадеуш», «Человек из мрамора», «Катынь» – из этих картин складывается образ Польши и поляков с их, по мнению режиссера, «особым национальным миросознанием».
Сам Анджей Вайда о своей жизни в профессии сказал очень проникновенно: «Я воспринимаю кино как сказку, как мечту, надеясь, что каждая следующая моя картина будет непременно лучше предыдущей».
В марте минувшего года великому режиссеру исполнилось 85 лет. Этой весной он стал на год старше. Но создается впечатление, что не только старше, но и еще мудрее, хотя куда уж больше!
О МОСКОВСКОМ ЗРИТЕЛЕ И О СВОЕЙ ПРОФЕССИИ
– В Москве особый зритель – мыслящий и тонко чувствующий, жаждущий смотреть настоящее кино. От встреч с такой аудиторией я получаю мощный импульс для создания новых картин. А режиссер – в некотором смысле человек, который опережает зрителя. Зритель знает, что хочет что-то увидеть, но еще не знает – что. А режиссер должен точно знать и чего хочет зритель, и кто будет нести идею.
Что Вы думаете о современном российском кино?
Так получается, что в последнее время я смотрю не так много фильмов. Но я видел «Кислород» Ивана Вырыпаева – он прекрасный. Вообще я проникся к русскому искусству благодаря Достоевскому. Я много работал с его произведениями – и в Польше, и за границей. И мне кажется, я с ним сблизился. Конечно, это поразительный, страшный автор! Он так проникает в душу человека, он всё знает о человеке. То, что я знаю
о людях, я знаю благодаря Достоевскому.
Вы экранизировали «Пана Тадеуша» Адама Мицкевича, «Месть» Александра Фредро, не раз обращались к творчеству Ярослава Ивашкевича, Ежи Анджеевского. Почему Вы не снимаете кино по современной литературе?
Эта литература мало интересуется сегодняшней реальностью. Она в основном интересуется собой. Писатели пишут, чтобы писать. Они не представляют современность так, как это делали писатели после войны. «Пепел и алмаз», «Летна» – все эти фильмы снимались по рассказам. Те рассказы были написаны с акцентом на героев, определенную идеологию… А сегодня у меня складывается впечатление, что литература – это набор слов. Это не подходит для переноса на экран.
Есть ли книга, которая изменила Вашу жизнь?
Я за свою жизнь прочитал много книг. Не могу назвать одну. Посмотрите – все мои фильмы разные. И все они в той или иной степени – отражение того, что я читал.
Годы на настроении не сказываются?
Как может чувствовать себя человек моих лет? Я старею, и этого не миновать. Но в моей жизни есть много моментов счастья. Я много работал и продолжаю работать. Со мной супруга Кристина. Моя дочь Каролина занимается любимым делом. Я также счастлив, что дожил до тех времен, когда Польша стала независимым государством, что идеи движения «Солидарность» смогли победить тоталитаризм. Важной частью моей нынешней жизни является киношкола в Варшаве, которой в 2012 году исполняется десять лет.
О ВРЕМЕНИ, КИНО И ЛИТЕРАТУРЕ
Теперь на Ваше творчество влияют документы и факты, а раньше вдохновляла польская литература.
Это было прекрасное время. Фильм «Канал» стал возможен благодаря рассказам Ежи Стефана Ставиньского, а картина «Пепел и алмаз» возникла из одноименного романа Ежи Анджеевского. По произведениям близкого моему сердцу писателя Ярослава Ивашкевича я снял «Березняк»,«Барышни из Вилько», «Аир». Сегодня мои молодые коллеги вынуждены сами писать для себя сценарии – современные писатели уже не интересуются общественными или политическими проблемами, а занимаются только собой, своими внутренними проблемами. Надеюсь, что они все-таки услышат общественный заказ и напишут глубокие и правдивые романы о сегодняшней Польше.
Вы по-прежнему считаете, что искусство вообще и кино в частности способны влиять на общество?
До 1989 года польским режиссерам это удавалось. В тоталитарном государстве голосом нашего народа были творческие люди. И сегодня это возможно. Да, ситуация в кинотеатрах изменилась. Зритель не только резко помолодел. Он, купив билет, стремится получить удовольствие. Жаждет, чтобы фильм его развлекал. Но сдаваться и снимать развлекательный продукт я не намерен. Я верю, что и мои фильмы могут быть интересными и полезными. Опыт проката в Польше «Катыни» и «Аира» доказывает мою правоту.
Правда ли, что положительные рецензии московских кинокритиков помогали Вам и Вашим коллегам в борьбе с местной цензурой?
Безусловно, польские власти оглядывались на мнение из Москвы. Они нуждались в подтверждении, что наши художественные поиски, стремление говорить историческую правду не наносят вред социалистическому строю. Был случай, когда польский театр повез в Лондон спектакль «Бесы» по Достоевскому в моей постановке. Гастроли прошли с большим успехом. Однако когда мы вернулись в Варшаву, в прессе была абсолютная тишина. Оказалось, что посольство СССР заявило о своем негативном отношении: мол, непорядок – поляки гастролируют со спектаклем по запрещенному роману Достоевского! И ни одна из газет не посмела ослушаться.
Чем молодое поколение польских кинематографистов отличается от Вас в их возрасте?
Они воспитаны на фильмах. Это дети кино. Они умеют так хорошо рассказывать темы фильмов. Другой вопрос, есть ли им, что рассказать. У нас была своя тема – это была война, это был, если можно так выразиться, «голос погибших». Мы говорили за тех, кого мы потеряли. Такой была тема наших первых фильмов, которыми мы заявили о себе миру. А какая тема у молодых? Я вижу, что они сбегают от политики.
По простой причине – ее так много на телевидении, в прессе, что они боятся, что зритель ждет от них не этого, не это его волнует. И они ищут тему, которая взволновала бы зрителя в кино. Это прекрасно. Они должны сами искать свои темы – мы не можем делать это за них. Мы можем только сопровождать их на этом пути и помогать им.
Есть у молодых режиссеров еще одна проблема: им, особенно дебютантам, сложно показать свои фильмы в кино. Кинотеатры теперь стали коммерческими, независимыми. Мы пробуем создать сеть студийных кинотеатров, но пока не достигли результата.
О ФИЛЬМЕ «КАТЫНЬ»
Справка «Янтарного моста»
Анджей Вайда родился 6 марта 1926 года в городе Сувалки на северо-востоке Польши. Его отец – офицер польской армии – был убит НКВД в Катыни под Смоленском. Во время войны Анджей бросил гимназию, работал чертежником, грузчиком, учеником бондаря, кладовщиком. После войны учился живописи в Академии изобразительных искусств в Кракове.
Должен признаться: я очень переживал, что минули годы с момента обретения свободы, а фильма о Катыни всё не было. Получалось так, что, хоть он и появился с опозданием, он совпал с другой ситуацией в России, в том числе – с желанием переосмыслить сталинский режим. Я этого не ожидал. Я думал, что делаю фильм для польского зрителя. Польский зритель хотел увидеть этот фильм, так как раньше эта тема не была поднята. Но я никогда не предполагал, что мой фильм одновременно сыграет роль в переосмыслении каких-то вещей в России.
«Катынь» показали по телеканалу «Культура», в эфире российского государственного телевидения. Я должен сказать, что был потрясен этим. И, конечно, я считаю, что искусство помогает сближению народов.
Я корил себя за то, что не снял этот фильм раньше. Тем более что у меня была такая возможность – столько лет не было цензуры, давления, лжи. Но благодаря тому, что этот фильм опоздал, тому, что он только сейчас вышел на экраны, случилось то, чего никто не ожидал, – этот фильм был показан в России. На мой взгляд, это одно из самых больших достижений моего кино. Как и то, что Россия ищет какой-то выход из той эпохи – советской эпохи – и мой фильм в каком-то смысле участвует в этом процессе. Подтверждением этого является орден, который вручил мне президент России и который я считаю одной из важнейших наград.
«Катынь» в России посмотрело 14 миллионов человек. Прочие Ваши фильмы тоже вызывали огромный интерес.
Знаете, меня самого это потрясло. Когда мы когда-то приезжали в Россию, в Санкт-Петербург, у нас там были фантастические друзья. Я уже не говорю о таких людях, как Андрей Тарковский, Григорий Чухрай, да и представителях более старшего поколения. Мы знали, что им приходится гораздо сложнее, – и удивлялись, как же они в рамках системы умудряются говорить что- то своё. Тарковский – самый лучший тому пример. Я был поражен, когда увидел «Андрея Рублева». Да такого фильма не сняли бы и в условиях абсолютной свободы! Невероятно: два молодых парня, Тарковский и Кончаловский, сделали такой фильм! Это было прекрасно! Они обратились к тому духу свободы, который был в российской культуре, в живописи, искусстве, кино. У них были истоки, к которым можно было обращаться. Для нас, поляков, это был очень важный опыт и важная школа.
Судьба моего отца не была решающим мотивом для того, чтобы я снял фильм о катынском расстреле. Лента о Катыни непременно должна была появиться в той масштабной панораме польской истории, которую я снимал в течение всей своей жизни. Первым в ней был «Пепел» – фильм о польских легионах Домбровского, сражавшихся под знаменами Наполеона в Италии. Я продолжал раскрывать эту историю в «Канале», в «Человеке из мрамора» и «Человеке из железа», в «Пейзаже после битвы», «Земле обетованной» и в ленте «Без наркоза».
Я долго шел к этому кино. Трагедия Катыни почти 70 лет ждала своего фильма. Я хотел быть максимально объективным и ни на минуту не ставил целью оскорбить россиян, среди которых были добрые и порядочные люди. Это подтверждают собранные мною истории.
Что призван был сказать фильм «Катынь»?
В этой трагедии нельзя обвинять Россию, это было бы неправдой. Это преступление сталинского режима. И если бы этот режим действовал в каком-нибудь другом месте, он поступил бы с людьми точно так же. Но в этой сложной ситуации должны были найтись русские люди, не согласные с режимом. Ведь в Красной Армии был Солженицын. Он не думал так, как Сталин, за что понес наказание. И именно поэтому в фильме я показал российского офицера, который защищает жену своего польского товарища, тем самым совершая преступление против режима. Это абсолютно правдивая история, случившаяся с одной женщиной, женой польского офицера – ровно так, как это показано на экране. Это реально существовавший человек, история, описанная в дневниках жен польских офицеров. И я потому так уверенно ввёл её в фильм.
Эту роль в фильме сыграл российский актер Сергей Гармаш. Как Вы оцениваете его работу?
Очень глубокий актер, и свою роль он сыграл блестяще. Я думаю, что в «Катыни» это лучшая мужская роль. И я просто не представляю сейчас этот фильм без него. Кстати, познакомился я с Гармашом в «Современнике», куда четыре года назад приехал по приглашению ставить «Бесов». Уже тогда я обратил внимание на его проникновенную игру. И когда появился сценарий «Катыни» – это была книга рассказов, написанная Анджеем Мулярчиком по одноименной книге, – у меня не было сомнений, что Сергей должен у меня играть. Так счастливо сложилось, что он сразу согласился.
О ПЛАНАХ
Сейчас я снимаю фильм о Лехе Валенсе, которого считаю героем нашего времени. Этот человек открыл нам глаза на окружающую действительность. И у него было больше оптимизма, чем у всех нас, вместе взятых. Я никогда и не думал, что доживу до прихода свободы в страну, а Лех Валенса в это верил. И вот это я хотел бы показать на экране! Может быть, у меня получится.
Валенса – это человек победы. И вне зависимости от тех или иных его слабостей, это человек, который в большой степени создал «Солидарность». Конечно, там были и другие, но без Леха Валенсы то, что произошло в Гданьске в 1980 году, не имело бы такой силы. Самое важное, что Лех все время настаивал на том, чтобы это был мирный процесс. И создал такой разумный диалог с властью, что та могла уступить. А так легко было спровоцировать конфликт. По большому счету, мы ему обязаны тем, что у нас есть сегодня. Сейчас часть политиков и журналистов пробуют приуменьшить его роль. Мне это не нравится. В политике редко появляются такие люди как Лех, поэтому я снимаю о нем фильм.
Мне хочется напомнить о его положительном вкладе в современную историю Польши и попробовать ответить на важные вопросы. Почему именно этого человека выбрала судьба? Почему именно он смог довести дело до конца и изменить целую страну?
И ЕЩЕ РАЗ О СЕБЕ,
ПРОФЕССИИ И О ПОЛИТИКЕ
Вы как-то сказали, что Бог подарил режиссеру два глаза, чтобы одним он мог смотреть в камеру, а другим — наблюдать за тем, что происходит вокруг него. Что интересует Вас сегодня?
Сегодня я наблюдаю за процессом, который движется медленнее, чем мы думали (но мы были оптимистами), – я говорю о процессе движения в сторону демократии, к стране, которая руководствуется разумом, которой управляют люди, чувствующие ответственность за свои решения. Мы пошли по этому пути, но оказалось, что он более тернист и труден, чем я думал.
Не могу не спросить Вас как человека, который был сенатором: должна ли интеллигенция заниматься политикой?
Не только должна – обязана! Да, это наша обязанность – особенно в таких ситуациях, когда страна переходит из одной системы в другую и когда огромную роль играет успокоение людей, разъяснение обществу, что лучшего пути, чем демократия, для нас нет. Важно только, чтобы граждане принимали участие в политических событиях. Если голосует 40–50 процентов, то это значит, что вторая половина общества демонстрирует, что она не заинтересована или не верит, что это имеет какое-то значение. Вот наша главная проблема, и интеллигенция должна играть тут главную роль – своими фильмами, книгами, газетами.
Вы неоднократно говорили, что в Польше существовало два типа цензуры: внешняя, осуществлявшаяся властями, и внутренняя, которой подвергали себя сами режиссеры.
Внутренняя цензура порождена пониманием мира, который тебя окружает. Режиссер не может притворяться, что ничего не знает. Сценарию «Человека из мрамора» пришлось ждать постановки 12 лет, и его премьера в Польше по-прежнему оставалась проблематичной. Следует упомянуть, что министр, ответственный за все эти проблемы, потерял работу, а я продолжал снимать фильмы. Этот фильм просто не был бы поставлен, если бы сценарий был написан в момент надежды, без самоцензуры. В тоталитарных странах цензура необходима из-за необходимости фальсифицировать прошлое – фильм«Катынь» тоже рассказывает о такого рода лжи.
У Вас всегда играют прекрасные актеры. Некоторые стали таковыми именно благодаря вашим картинам: Збигнев Цибульский, Даниэль Ольбрыхский, Кристина Янда, Беата Тышкевич. Что для Вас актеры в работе?
Прежде всего, я стараюсь подтолкнуть их к тому, чтобы они были максимально отважными, дали как можно больше от себя, даже больше, чем имеют. Я делаю всё, чтобы они не стеснялись меня и камеры. Но самое главное, чтобы, выходя на площадку, они понимали, в чём принимают участие. Я терпеть не могу теорию об актере как слепой марионетке, которую в свое время утверждал, например, Антониони. Актер должен быть подготовлен к своей роли не в меньшей степени, чем оператор, композитор или художник.
А возвращаясь к «Катыни» скажу: молодым не надо возвращаться к прошлому. Мы уже сделали это за них и за себя. И нам надо простить, но помнить. Помнить, что в Катыни лежат не только польские офицеры. В той земле гораздо больше российских костей. И надо смириться с фактом, что преступление было совершено и против российского, и против польского народа.
Андрей КАРАВАЕВ,
Варшава – Москва
ЯНТАРНЫЙ МОСТ. МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЖУРНАЛ. 2012. № 1 (5)