– Когда в Москве начинается рабочий день, на востоке страны, у Тихого океана, он заканчивается. Как же происходит общение с представителями ТПП на Дальнем Востоке? И сколько всего палат в России?
– Приходится на пару часов раньше вставать, чтобы переговорить с коллегами (смеется). А если серьезно, то это не самая сложная задача, особенно сейчас, в эпоху Интернета. «Хозяйство» у нас немаленькое: система ТПП объединяет более 180 территориальных и муниципальных палат. В них входят более 53 тысяч компаний и индивидуальных предпринимателей. Члены ТПП РФ – более 200 союзов, ассоциаций, объединений предпринимателей: хлебопеков, молочников, строителей, аграриев, ювелиров, металлургов, машиностроителей, текстильщиков… Интересы важнейших сфер производства и предпринимательства представляют 29 комитетов и советов ТПП РФ. У нас представлен малый, средний и крупный бизнес. Малый и средний доминируют. Развитием внешнеэкономической деятельности занимаются 74 деловых совета по сотрудничеству с зарубежными странами (цифра дана с учетом создания в ближайшие дни еще одного ДС), а деятельность загранпредставительств палаты сегодня охватывает свыше 40 стран.
– Почему далеко не во всех европейских странах есть представительства ТПП?
– Мы организация общественная, из госбюджета денег не берем, и поэтому не в каждой стране, в которой считали бы нужным это сделать, можем содержать представительство. Что касается Европы, то отмечу, что последние два года были непростыми для работы нашего бизнеса на «западном направлении». Так, в 2015 году, по данным российской таможни объём, например, российско-словацкой торговли составил 5,4 млрд долл. – сокращение на 33,8 процента по сравнению с 2014 годом. А в целом товарооборот России с Евросоюзом снизился в минувшем году еще больше – на 40 процентов и составил порядка 230 млрд долл. Для сравнения: в 2013 году цифра была более привлекательная – РФ и ЕС продали друг другу товаров на 417 млрд долл.
– То есть санкции сделали свое дело…
– Безусловно. И санкции против России, и российские ответные меры (продуктовое эмбарго), не могли не повлиять на показатели взаимной торговли. Замечу, что именно Евросоюз среди всех мировых экономических групп в товарообороте с Россией понес самые заметные убытки.
– Россия, наверное, потеряла все же больше, если учесть и катастрофическое снижение цен на сырье…
– Согласитесь, что есть серьезнейшая разница между падением цен на сырье, общим торможением мировой экономики и санкциями. Санкции – вещь субъективная, я бы сказал, рукотворная, смешавшая экономику с политикой.
– Надолго они, как полагаете?
– Думаю, если не все, то часть из них – да, достаточно надолго. В частности, еще и потому, что они стали фактором конкуренции. Кстати, есть страна – участница и инициатор санкций, которая от них только выиграла: товарооборот США с Россией постоянно растет.
– И что с ними делать?
– Вопрос не по адресу. Это был не наш выбор, не нам и решать проблему санкций.
– То есть экономика России выдержит?
– Уже выдержала. Она не порвана в клочья, голодные толпы не стоят под Кремлем – никакого экономического апокалипсиса, о котором пишут многие западные СМИ, не случилось. Эти публикации, кстати, до смешного стали напоминать некоторую не лучшего образца пропаганду времен СССР, когда даже плохую погоду в Европе старались представить советским людям как примету загнивания капитализма. Воистину, история повторяется: первый раз – как трагедия, второй – как фарс…
Поначалу нам было непросто, потому что, повторю еще раз, мы в то же самое время столкнулись с обвальным падением цен на сырье, прежде всего на нефть, и, замечу, страна потеряла на этом много, по некоторым оценкам, раза в три-четыре больше, чем из-за санкций. Экономика выстояла, просматривается уже выход из рецессии; ожидаем, что в конце нынешнего – начале будущего года начнется стабильный рост. Сложности есть и сейчас, тем более в контексте продолжающейся нестабильности и даже стагнации мировых рынков. Но вот в прошлом году, несмотря на спад экономики, наше сельское хозяйство, например, выросло на 3 процента. Появились признаки оживления промышленного производства. Российский бизнес, включая банки, выходит на новые рынки, и к нам приходит новый бизнес, но не из стран ЕС. Это означает, что немало европейских производителей, скорее всего, навсегда теряют свое место в России. Кстати, дальновидные компании, пришедшие в РФ и вынужденно сворачивающие активность из-за санкций, из России так и не ушли, обозначают свое присутствие здесь. Таких оказалось подавляющее большинство. Все правильно: они думают о будущем.
– Что было самым неприятным в санкциях?
– Пожалуй, ограничение доступа к внешнему кредитному рынку. Кредиты у нас сегодня весьма дорогие и дешевеют неохотно. Ну, а чтобы уж закончить «санкционную тему», скажу следующее: санкции как таковые (я имею в виду экономический ущерб) имели и имеют все же второстепенное значение. Да, министерство экономического развития России оценило наш прямой урон от санкций ЕС в 25 млрд евро в 2015 году (справедливости ради замечу: есть и более высокие оценки), и это привело к снижению российского ВВП на 1,5 процента. Да, Еврокомиссия подсчитала, что санкционная война против России и наши контрмеры стоили ЕС 0,4 процента ВВП в 2015 году (50 млрд евро). Но я полагаю, что главный вред от санкций совсем в ином: отравлена атмосфера взаимного доверия. Мы и Запад создавали ее десятилетиями, научились доверять друг другу, ценили это доверие. И вдруг – непредсказуемость, запреты… У покупателя нет уверенности, что он получит заказанный товар, а продавец не знает, сможет ли он реализовать законтрактованные поставки. Вот это очень плохой урок на будущее.
– Россию часто называют сырьевой страной. И обвал цен на сырье, как вы упомянули, стоил нам недешево…
– Давайте разберемся в понятиях. Сырьевая – это что, как бы что-то второсортное? А кто-то может назвать страну, которая отказалась бы иметь такие природные богатства, как Россия? Я скажу так: они – наш однозначный плюс в любой ситуации. Сырьем сильны вполне развитые Канада, Норвегия, не говоря уже об эмиратах – многие страны развиваются благодаря тому, что добывается в их недрах. Другой вопрос, как расходуются эти средства. Появляется большой соблазн почивать на сырьевой подушке. В этом плане и санкции, и сырьевой кризис оказались для нас холодным, но серьезно взбадривающим душем.
В российской структуре экспорта больше становится несырьевых категорий товаров, а топливно-энергетических, наоборот, меньше. Их поставки в страны дальнего зарубежья в 2015 году снизились на 7 процентов по сравнению с 2014 годом. Настолько же снизилась доля наших топливно-энергетических товаров в экспорте в страны СНГ (они составили 43 процента против 50 в 2014 году). А вот в нашем экспорте в страны АСЕАН порядка 80 процентов – это вообще товары высокого передела. Ничуть не намереваюсь утверждать, что, мол, вот мы уже все решили. Но положительная тенденция есть, она реальна.
– Вы упомянули о необходимости добиться импортной независимости страны. И когда же эта независимость наступит?
–Глобальное замещение ввозимых из-за границы отдельных видов товаров возможно не ранее, чем через 5-7 лет; по ряду отраслей процесс может затянуться дольше. Мы же, например, в микроэлектронике, станкостроении, машиностроении зависим от иностранных технологий или комплектующих на 80-90 процентов.
Понятно, что пытаться все и вся замещать собственным производством – это тупиковый путь. Мы хотим достичь определенного уровня импортной независимости страны в важнейших отраслях.
Сегодня постепенно европейский импорт замещается импортом из других стран, особенно в части той продукции, которую Россия по объективным причинам (например, климатическим) не может произвести сама или производит недостаточно. Вообще с тех пор, как были введены экономические санкции против России, от 40 до 60 процентов наших потребностей в импорте мы покрываем за счет увеличения торговых операций со странами СНГ.
Неплохо пошли дела в пищевой промышленности, в целом в сельском хозяйстве (мы уже практически справились с задачей заменить импорт в птицеводстве, свиноводстве и т.д.). Очень быстро развивается рынок медицинской продукции (он оценивается более чем в триллион рублей, и уже порядка четверти объема дает именно отечественное производство). Российская легкая и текстильная промышленность начала производить продукцию не хуже, а то и лучше европейской. В информационно-коммуникационных технологиях российский бизнес будет обязательно преуспевать, прежде всего малый. Здесь главный стартовый капитал – интеллект, а на недостаток умных голов мы не жалуемся. За последнее время поставки российского программного обеспечения на внешние рынки выросли в четыре раза. В прошлом году за рубеж Россия продала программных продуктов и IT-услуг на 6 млрд долларов. В нынешнем, полагаю, показатель будет выше.
Что касается оценки затрат на программы импортозамещения, то суммарно это порядка 2,5 трлн рублей до 2020 года, но цифра, думаю, еще будет меняться.
– Чего сегодня больше всего не хватает российскому бизнесу для достижения импортной независимости?
–Прежде всего, инвестиций. Самой большой внутренней проблемой экономики последних двух лет стало их падение. В 2013 году рост инвестиций прекратился. Выросшая в 2015 году общая прибыльность предприятий (по преимуществу ориентированных на экспорт) пока еще не вызвала роста инвестиций. В российской экономике сегодня преобладают «сберегательные настроения» – многие предприятия еще воздерживаются от вложений денег в новые проекты. Эксперты ТПП РФ предполагают, что это продлится еще некоторое время. Осложняют ситуацию и известные трудности с привлечением нашим бизнесом внешнего финансирования, хотя это уже не такая острая проблема, как было в начале санкций: появляются новые источники «длинных» денег.
– Что может сделать в такой ситуации государство?
– Рецепт один: поддерживать бизнес. Так, в 2014 году у нас был принят закон «О промышленной политике в Российской Федерации», в разработке которого ТПП РФ принимала непосредственное участие. В силу закона применяются многие меры поддержки, такие как проектное финансирование, специальный инвестиционный контракт, субсидии на комплексные инвестиционные проекты и на пополнение оборотного капитала, компенсация затрат на реализацию пилотных проектов в области инжиниринга и промышленного дизайна и так далее.
В рамках реализации этого же закона был создан Фонд развития промышленности (ФРП). Он предоставляет целевые займы от 50 до 700 млн рублей на условиях софинансирования под низкую процентную ставку сроком до 7 лет и поддерживает проекты, новые технологии, ориентированные на импортозамещение и имеющие при этом экспортный потенциал. ФРП сегодня, пожалуй, лучший институт развития в стране. Бизнес, что называется, «на ура» воспринял появление фонда. В апреле 2016 года в нем уже было аккумулировано более 1300 проектов с суммарной потребностью в финансировании на сумму свыше 454 млрд рублей.
– Меняется ли к лучшему инвестиционный климат в России?
– Да, меняется. Исследование «Инвестиционный климат в России: мнение иностранных инвесторов – 2015», проведенное компанией Ernst & Young, показало: здесь за последние годы появилось немало позитивных перемен. В то же время инвестиционную привлекательность России снижает нестабильность законодательной базы, ее частые изменения. Это наиболее существенная проблема нынешнего российского нормативно-правового поля. Она воспринимается как гораздо более серьезная даже в сравнении с высокими административными барьерами (включая сюда, как отметила половина опрошенных, и проблему коррупции), выборочным применением законов, а также применением устаревших норм и правил.
– Ждут ли иностранного инвестора в российских регионах?
– Безусловно. Работающие в России иностранные компании отмечают явное улучшение инвестиционного климата в регионах. Власти на местах начали серьезно бороться за инвесторов. У нас в палате регулярно проводятся для отечественных и иностранных бизнесменов презентации российских областей, краев, республик. Помнится, недавно один из глав региона во время презентации заявил: «Мы готовы носить инвесторов на руках». Считаю, что это правильный подход. Вообще Палата всячески рекомендует присматриваться именно к регионам. Россия – это не только Москва, Петербург. Россия – это огромные возможности именно в регионах.
– Как иностранные инвесторы относятся к вопросу локализации производства, то есть к требованию достижения определенного уровня российских комплектующих в выпускаемой продукции, чтобы получить определенные преференции? Понятно, что нам это выгодно, а им?
– Да, это в наших интересах, чтобы организация иностранным инвестором производства в России сопровождалась его значительной локализацией, привлечением большего количества российских поставщиков. Отвечая на вопрос о планах по использованию российских компонентов и сырья, 58 процентов участников упомянутого выше исследования компании Ernst & Young заявили о готовности увеличивать долю российской продукции в производстве. Естественно, они при этом рассчитывают, что будет обеспечено соответствующее качество поставляемых российских компонентов.
Оценивая свои возможности на нашем рынке, иностранные инвесторы в основном оптимистично смотрят в будущее и рассчитывают на значительный или умеренный рост в своей отрасли в России в ближайшие два года. Наиболее привлекательными в краткосрочной перспективе, по мнению инвесторов, будут такие отрасли, как электроэнергетика, фармацевтическая промышленность и телекоммуникационные услуги.
– Закрытие проекта «Южный поток», стремление России максимально снизить зависимость от украинского транзита, а только так можно понимать проект «Северный поток-2», вызывает опасения у ряда европейских стран относительно прямых гарантированных поставок российского газа…
– Эта тема находится несколько в стороне от тематики ТПП. Скажу только, что требование Европы изменить подписанный договор не могло не обрушить саму идею «Южного потока». И «Северный поток-2» наша страна предлагает прежде всего с целью максимально гарантировать именно бесперебойные поставки газа в Европу в любой ситуации. Безусловно, этот проект никак не связан с желанием ущемить какую-либо европейскую страну. Никак не связан!
– Спасибо за беседу.