К легенде советского и литовского кино, актеру Донатасу Банионису можно запросто подсесть на скамейку в маленьком вильнюсском сквере рядом с его домом, на который агрессивно наступают растущие, как грибы, небоскребы столичного делового центра. А можно составить компанию и даже заглянуть в книгу, которую он читает: в курортном городе Друскининкай застывший в бронзе молодой Банионис предлагает отдыхающим вместе с ним задуматься над временем и над судьбой. В минувшем году на средства литовского миллионера Бронисловаса Лубиса (его недавнюю кончину – редкий случай! – оплакивала вся Литва) напротив СПА-центра в Друскининкае была открыта скульптура знаменитого актера, сидящего на скамейке. По замыслу Лубиса, Донатасу Банионису была по праву предоставлена честь открыть в городе аллею выдающихся деятелей культуры Литвы, которые составляют ее славу и гордость.
В апреле легендарному актеру исполнилось 87 лет. Несколько лет назад ушла из жизни его верная спутница Она, с которой они успели отпраздновать «бриллиантовую свадьбу». Рядом с ним в буквальном смысле слова, поскольку квартиры по соседству, проживает сын Раймондас, известный литовский режиссер. Радуют четверо внуков, трое правнуков. В этом году вышел на литовские экраны приключенческий фильм о знаменитом разбойнике 19-го века Тадасе Блинде, где Донатас Банионис сыграл эпизодическую роль генерал-губернатора Муравьева. Это, кажется, второй отрицательный персонаж(после председателя клуба самоубийц в «Приключениях принца Флоризеля») за всю его долгую кинематографическую карьеру. Чем не баловень судьбы?
Недавно Вы снялись в новом литовском фильме «Тадас Блинда. Начало». Вы довольны картиной, своей ролью?
Глупая роль. Из всех 85 фильмов, где я снимался, этот самый дурацкий. После премьерного просмотра мы с сыном молча ушли, не стали даже обсуждать. Я думал, в целом фильм будет глубже, а там – ни эпохи, ни смысла, ни философии. Показать крупным планом, как девушке юбку задирают – вот и всё искусство. Критики уверяют, что это первое коммерческое кино в Литве. Когда-то коммерческими, то есть успешными у зрителей, были, прежде всего, хорошие фильмы. Наверное, я уже отстал от времени.
Какая сыгранная роль Вам кажется самой удачной?
Ну, наверное, это роль Вайткуса в картине Жалакявичюса «Никто не хотел умирать». До этого три предыдущие кинематографические работы мне казались очень неудачными, и я твердо решил, что не буду сниматься. Я – театральный актер, а меня заставляли работать на камеру, указывали, как держать голову, где поднять руку. На этом строилась роль, и никакого внутреннего мира, что очень раздражало. Во время просмотра первого фильма Витаутаса Жалакявичюса с моим участием «Адам хочет быть человеком», я боялся увидеть реакцию зрителей. Был уверен, что это мой провал. Поэтому когда Жалакявичюс пригласил меня через четыре года сниматься в «Хронике одного дня», а затем и в ленте «Никто не хотел умирать», то я очень удивился. Сценарий последнего фильма меня захватил. Еще меня обрадовало, что оператором на картине был мой друг детства Ионас Грицюс, который сразу сказал: «Играй, как считаешь нужным». Это он приспосабливался к нам, актерам.
Говорят, что Жалакявичюс, который вывел на всесоюзный экран целую плеяду блистательных литовских актеров: Бронюса Бабкаускаса, Регимантаса Адомайтиса, Юозаса Будрайтиса, Альгимантаса Масюлиса, Лаймонаса Норейку – Вас отличал особо, называя самым интеллектуальным исполнителем?
Это, наверное, преувеличение. Что он говорил, это одно, а то, что он думал – другое. Жалакявичюс был человеком с очень сложным характером и очень жестким режиссером, знающим, чего он хочет добиться. Но в личную жизнь он никого не впускал. Помню, как после того, как на фестивале в Карловых Варах фильм получил высокую оценку, а меня признали лучшим актером, я решил отпраздновать общую победу и постучался к нему в номер, чтобы пригласить к застолью. Он меня даже на порог не пустил, приказав убираться. Вот такая любовь.
Сегодня, когда исторические оценки в Литве поменялись и «лесные братья» признаны героями, Вас, наверное, упрекают за участие в этом фильме?
Мне не стыдно за роль, за этот фильм, где трагедию послевоенной деревни мы показывали через судьбы обыкновенных людей, их переживания. К слову, фильм хотел запретить к показу второй секретарь ЦК по идеологии компартии Литвы, который полагал, что нельзя говорить о том, что советской власти многие сопротивлялись. Первый секретарь Антанас Снечкус фильм отстоял. В ленте есть такой эпизод. Моего героя Вайткуса в конторе допрашивают партийные функционеры. На вопрос, почему ушел в лес, он отвечает: «Такое было время». На следующий вопрос, почему вернулся из леса, Вайткус опять отвечает: «Такое было время». Когда выключили камеру, все на площадке зааплодировали. Нам всем было понятно, что имел в виду этот крестьянин. Сцена удалась с первого дубля. В этой ленте Жалакявичюс опасно приблизился к той черте, за которую ему никто не позволил бы переступить. А то, что фильм получился настоящий, что актеры сыграли так, как сыграли, что после съемок враз стали знаменитыми, нужно, прежде всего, благодарить режиссера. Жалакявичюс был очень талантливым режиссером.
Говоря о Ваших кинематографических работах, нельзя не упомянуть культовый фильм «Мертвый сезон», где вы блестяще сыграли советского разведчика Ладейникова. Утверждают, что ваш герой вдохновил нынешнего премьер-министра России Владимира Путина выбрать профессию разведчика?
Действительно, когда в 2001 году я был в составе делегации президента Литвы Валдаса Адамкуса в Москве, мы встретились с президентом Российской Федерации Владимиром Путиным. Он подошел ко мне, и мы разговорились. Я спросил, правдивы ли эти слухи? Он подтвердил. Вроде, как я его «крестный отец». Наша беседа не была предусмотрена протоколом. Считаю, что «Мертвый сезон», снятый Саввой Кулишом, с которым у меня завязались теплые дружеские отношения, был большой удачей. Вообще-то фильма могло бы и не быть. Когда мы отсняли половину материала и я уехал отдохнуть в родной Паневежис, в Госкино решили фильм закрыть. Уж очень я не был похож на высокого белокурого героя, супермена-разведчика. Савва Кулиш заявил руководству, что нет денег для запуска нового фильма. За меня также вступились Михаил Ромм и прообраз моего персонажа, разведчик Конон Молодый. Он тоже не отличался внешностью классического героя-агента. Мы с ним не раз встречались, разговаривали. Помню, он мне сказал, что такие разведчики, как он, долго не живут. И действительно, он неожиданно скончался через год после выхода фильма. Я мало знаком с жизнью разведчиков и поэтому играл живого человека, который страдает, ищет выход из сложной ситуации, решает множество проблем.
А как на Вас «вышел» Андрей Тарковский?
Я был сам потрясен, почему и как он на меня вышел. Может, видел театральные работы, а может, понравилась игра в кино. Съемки «Соляриса» нам давались трудно, Андрей не очень любил раскрывать свой замысел, не шел на контакт. Зато мы подружились с Наташей Бондарчук. Она играла роль Хари, жены моего героя Криса Кельвина, покончившей жизнь самоубийством. Наташа предложила посмотреть запрещенную тогда картину Тарковского «Андрей Рублев». Меня завели в зальчик, дали ключ и сказали: если что, не открывай, говори, что просматриваешь отснятые материалы. Этот фильм стал для меня великим откровением. История великого художника, таланта, который сохраняет чистоту души и благородство помыслов в ужасное, жестокое время, помогла лучше понять Тарковского. А вот образ Криса Кельвина мне долго не поддавался. Главную мысль о том, что завоевания космоса и постижение тайн природы должны быть связаны с нравственным совершенствованием человека, что прогресс не должен быть безнравственным, надо было доносить через актерскую игру, ключа к которой Андрей Тарковский не давал. Понимание приходило постепенно, когда просматривал уже отснятые кадры.
Сегодня этот фильм, получивший на Каннском фестивале «Серебряную ветвь», включен в сотню шедевров, обязательных для просмотра культурного человека. Когда же он вышел на экраны, я получил немало отрицательных отзывов читателей. Помню одно: «Донатас Юозович, мы вас очень любим. Мы от имени всех зрителей просим: пожалуйста, больше не снимайтесь в такой халтуре, как „Солярис“». Больше, к сожалению, я в такой «халтуре» и не снимался.
В большой кинематограф Вы пришли в 40 лет, когда для многих актеров жизнь в кино практически прекращается. Но при этом Вы никогда не расставались с Паневежисским театром, где прослужили почти полвека. Вы всегда мечтали быть актером?
Я хотел играть, сколько себя помню. В четыре года мама повела меня перед Пасхой на мистерию о страстях Христовых. Мне больше всего понравился стражник с алебардой, и я мечтал когда-нибудь стоять на сцене, как он. В каунасской начальной школе (в этом городе я родился) уже участвовал во всех детских спектаклях. Но получилось так, что стал учиться на керамика.
Родители так настояли?
Вернее, отец, у которого я рос.
Родители разошлись?
Мой отец был убежденным коммунистом- подпольщиком. Во время Первой мировой войны он служил в царской армии, и судьба забрасывала его в разные места, от Варшавы до Сибири. В армии он, кстати, научился портняжничать, что стало его основной профессией, а заодно и воспринял идеи торжества мирового коммунизма, за что не раз подвергался арестам. В 1919 году он приехал в Вилкавишкис, где и познакомился с ма- мой. Жили мы очень бедно. Чтобы поправить дела, в 1929 году отец уехал в Бразилию на заработки, а мама осталась одна с двумя маленькими детьми. Вестей от него мы не получали. Оказалось, в Бразилии он тоже занялся революционной работой, за что его арестовали, а в 1931 году выслали в Литву. Помню, как увидел его у нас во дворе, загорелого, в новых красивых туфлях. Не знаю, какой состоялся между родителями разговор, но мама его не приняла. А на следующий день взяла меня за руку и отвела к отцу в гостиницу, оставив себе мою старшую сестру. Так я стал жить с отцом.
Она Вам никогда не объясняла своего поступка?
Нет. Однажды, когда мне было лет восемь, я ее увидел на улице, испугался и убежал. Позже, когда стал взрослым, встречался с мамой у моей сестры, с которой до сих пор дружим, каждый день перезваниваемся. О прошлом никогда не говорили.
С отцом мы тоже не находили общего языка. Он был убежденным марксистом, при советской власти возглавлял партийную организацию в Вилкавишкском районе. Он скончался в 1960 году от рака, твердо веря в торжество коммунизма на всей планете. Спорить с ним было бесполезно.
А Вы вступили в компартию?
Это произошло в начале 60-х. Я тогда работал в Паневежисском театре драмы, которым руководил замечательный режиссер Юозас Мильтинис. Он учился в Париже у Шарля Дюллена, Михаила Чехова и приехал в Литву с четкой концепцией именно «своего» театра. Его не интересовала идеология. Он хотел, чтобы актеры на сцене жили жизнью персонажей, погружаясь в их психологическое состояние. В советских пропагандистских пьесах это было невозможно. В 50-е годы репертуар театра складывался из тех пьес, которые рекомендовало министерство культуры, где должен был соблюдаться баланс между произведениями советских, литовских и зарубежных авторов. Наши постановки очень не нравились партийному руководству республики. Посыпались разносные рецензии, что мы не используем в творчестве метод социалистического реализма.
Мильтинис, как и мы, впрочем, никак не мог понять, что такое социалистический реализм. В итоге его выгнали из театра. Припомнили нам и то, что в труппе не было партийных товарищей, тучи над нами сгущались. Мы, как могли, боролись за возвращение мэтра. Одним из первых решил вступить в компартию Бронюс Бабкаускас, за ним пошли другие. Бронюс рассуждал так: будем партийными, никто со стороны не сможет нами управлять. В случае чего, будем брать на себя ответственность за театральную политику и заявлять, что так решила наша партийная организация. Это сработало. Поэтому отлученный от своего детища режиссер всё равно приходил к нам и ставил спектакли бесплатно. В афишах поставленной им пьесы «Гедда Габлер» Ибсена, которая прогремела на весь Советский Союз и шла с аншлагами 10 лет, вы не увидите фамилии настоящего автора спектакля. Нашего режиссера и создателя вернули в театр лишь семь лет спустя после изгнания.
Как Вы оказались в Паневежисском театре?
Когда в 1940 году на базе каунасской любительской студии (куда меня, к слову, не приняли) Юозасом Мильтинисом был создан Паневежисский театр, мой друг, который был принят, очень просил, чтобы режиссер меня посмотрел. Театр приехал в мае 1941 года на гастроли в Каунас, и мой друг представил меня Мильтинису. Мы сидели в парке на скамейке, я начал декламировать выученные стихи и вдруг запнулся, от страха забыв все слова. Но Мильтинис неожиданно сказал, что берет меня в труппу. Это был его принцип: брать непрофессионалов и лепить из них настоящих актеров. 1 июня я стал актером-кандидатом. А через 22 дня пришли немцы. Многим казалось, что это будет избавлением от кошмара последних дней. Накануне целыми грузовиками прямо мимо театра вывозили в неизвестном направлении «врагов народа» – мужчин, женщин, плачущих детей. Казалось, что вывозят всю Литву, и каждый думал: когда моя очередь? Пришли немцы, началась страшная война, и мы опять попали в жернова.
Литовские режиссеры очень востребованы в России, где, как и во времена Мильтиниса, говорят об особой литовской режиссерской школе. Откуда она идет?
Наверное, развивал это особое понимание театра всё-таки Мильтинис, даже если современные режиссеры в этом не признаются. Именно он превратил Литву в страну с богатой театральной традицией, сделал так, что театр провинциального литовского города гремел наравне с московской Таганкой. Он всегда выходил за рамки одного какого-нибудь направления. Не будучи поклонником Станиславского, он всё же многое у него взял, благодаря знакомству с Михаилом Чеховым. Юозас Мильтинис учил своих актеров жить, а не играть. Помню, как в 1947 году он вывез нас в Ленинград, познакомить с его архитектурой и музеями, а затем в Москву, где мы смотрели в МХАТе «Три сестры» с участием таких великих актрис, как Еланская, Степанова и Тарасова. Мильтинис тогда сказал: «Вот это театр, а не театральщина». Мне кажется, что современные режиссеры идут назад, к театральщине, отворачиваясь от жизни. Впрочем, такое уже было, и это, думаю, пройдет.
Мой учитель, а именно так я называю этого режиссера, считал, что в театре главное – актер, а в актере главное – личность. Чем глубже и содержательнее личность, тем более жизни и достоверности в создаваемом им образе. Акробатика и выкрутасы скоро надоедят, а подлинные чувства опять будут востребованы.
Вы поддерживаете дружеские отношения с российскими коллегами по цеху?
Сейчас уже у меня нет таких возможностей, всё труднее куда-то выезжать. Мое поколение уходит, и с этим нужно смириться.
Не могу не спросить, как Вам, такому известному актеру, окруженному толпой красивых поклонниц, удалось избежать искушений и прожить в счастливом браке более 60 лет?
Сам удивляюсь. Шучу, конечно. С Онуте Конкулевичюте мы познакомились еще в 1943 году, когда Юозас Мильтинис ставил спектакль «Система Флаксмана» и пригласил для участия гимназисток из театрального кружка. Позднее он ее принял в труппу. Я увидел красивую девушку, и только. Театр тогда для меня был самой важной вещью на свете. К тому же придерживался требования нашего строгого режиссера: никаких романов внутри коллектива! В 1945 году она неожиданно исчезла. Выяснилось, что ее отец владел 80 гектарами земли, был осужден как преступник и вывезен вместе с ее младшим братом в воркутинский лагерь, старший брат выехал на запад, мать с младшей сестрой спрятали добрые люди. Девушка, которую ждала печальная участь, уехала в Вильнюс и по поддельным документам поступила в университет на филологию. Однако через полгода кто-то донёс, что она совсем не дочь безземельного крестьянина, а «врага народа». Она вновь бежала, на этот раз назад, в Паневежис, где ее сразу принял в театр Мильтинис. В 1947 году мы вместе встретили канун Рождества в кругу друзей. Я впервые взглянул на нее совсем другими глазами и увидел необыкновенную девушку, единственную такую в целом мире. Я проводил ее домой, и на следующий день мы договорились встретиться. Ее положение оставалось шатким: в любой момент она могла отправиться в лагеря вслед за отцом. Кто-то посоветовал ей выйти замуж за коммуниста и тем самым себя обезопасить. «А почему не за сына коммуниста?» – подумал я. 1 апреля мы расписались в загсе, и все в театре решили, что это шутка… Позже мы обвенчались в кафедральном соборе. Спустя 50 лет мы с женой вдвоем у этого собора встретили Рождество, отмечая золотую свадьбу.
Вам хотелось бы сняться в новом фильме, выйти на сцену в новом спектакле?
Таких режиссеров, как Жалакявичюс, Кулиш, Тарковский, Ромм, которые могут открыть мне новый мир, я вряд ли уже встречу. На театральную сцену не выйду, отыграл своё. Мои лучшие собеседники и театральные образы – в моей библиотеке, книгах, которые заполняют мой мир.
Что для Вас слава, признание, награды? На скамейке в Друскининкае сидит молодой Банионис. Что бы Вы ему рассказали о будущем, от чего предостерегли?
Наверное, сказал бы, что у него впереди несколько удачных творческих работ. Встреч с прекрасными режиссерами. Дружба с замечательными людьми. Сказал бы, что я начинал актером и актером остался, несмотря на все регалии, занимаемые посты. Награды не греют. Перефразируя слова Иоганна Себастьяна Баха, которого я играл на вильнюсской сцене несколько лет назад, могу сказать: я творил, и в этом мое блаженство. Удалась ли моя жизнь – судить не мне.
Галина Афанасьева,
специально для «Янтарного моста»
ЯНТАРНЫЙ МОСТ. МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЖУРНАЛ.2011