НЕМЕЦКИЙ СВЯЩЕННИК ИЩЕТ ОТВЕТЫ
НА ТРУДНЫЕ ВОПРОСЫ
Более 68 лет прошло с того дня, когда советские войска вошли на территорию нацистского концентрационного лагеря, с наводящим до сего дня ужас названием – Освенцим. Или Аушвиц. Лагерь был построен в 1940 году, а с 1942-го стал настоящей фабрикой смерти. Данные о количестве жертв разнятся, усредненное значение – свыше миллиона погибших. В 1947 году бывшие узники создали государственный музей «Аушвиц-Биркенау», став его первыми сотрудниками и экскурсоводами. С 1979 года мемориал является объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Немецкий священник Манфред Дезелерс больше 20 лет живет в городке Освенцим у порога бывшей «фабрики смерти». Принимает гостей в католическом «Центре диалога и молитвы». Делится знаниями и размышлениями – в том числе
как автор диссертации о Боге и зле на примере биографии Рудольфа Гёсса, коменданта лагеря Аушвиц. Но больше слушает: посетив музей «Аушвиц-Биркенау», люди обычно настроены «выговориться». Всего музей посещают порядка миллиона человек в год.
Что открывает современникам нацистский концлагерь? Чем стал он для культуры и памяти – мировой, национальной, личной? Об этом в беседе с нашим корреспондентом рассказал Манфред Дезелерс.
Как Вы, немец, оказались в Аушвице?
Я поехал в Аушвиц на неделю как турист. Там-то и встали вопросы, которые заботят меня до сих пор. Затем было волонтерство в Израиле. Я познакомился с теми, кто пережил войну. Кто бежал от нацистов из Германии или Европы. Кто был узником концлагеря и носил на руке наколку-номер. Я понял, сколь глубоки нанесенные им раны и сколь важно работать для примирения.
Какое-то время я жил на родине, изучал теологию, стал клириком прихода близ Мюнхена. У этой общины были контакты с поляками, поездки в Аушвиц. (Германская конференция католических епископов инициировала диалог между немцами и народами-жертвами, в рамках которого в 1970 году был совершен знаковый политический акт: канцлер Вилли Брандт преклонил колена перед монументом борцам варшавского гетто. – Прим. ред.) Я познакомился со священником из Освенцима, у которого обитаю по сей день. И подумал, что важно не столько говорить о примирении, сколько разделять друг с другом жизнь, взращивая взаимное доверие. Мне нравится польское выражение «слышать голос этой земли».
В Освенциме нужно не просто изучить его историю, но и в какой-то степени «прочесть» послание жертв. И, конечно, расслышать голос собственного сердца. В Аушвице сердце неизбежно спрашивает: «Как бы я действовал в тех обстоятельствах?».
На всех ли посещение Освенцима действует одинаково?
Каждый человек сопоставляет узнанное здесь с тем, что ему рассказывали родители и учителя, со своей структурой веры. У разных народов свои контексты восприятия. Для немцев память об Аушвице – прежде всего память о вине. Не личной, конечно, – уже мало тех, кто может ощущать себя непосредственным соучастником преступлений. Виновность тут – часть того, что о нас как о нации думают другие. И бессмысленно твердить, что ко мне лично это отношения не имеет. Нужно деятельно завоевывать доверие.
Для евреев Освенцим – крах их старого мира, когда они жили в Европе, сталкивались иногда с антисемитизмом, но не могли предположить, что он когда-нибудь станет тотальным и убийственным. Что Гитлер задумает «окончательно решить еврейский вопрос» в Европе, что цивилизованные и культурные немцы станут их отлавливать и вагонами отправлять в лагеря смерти. Большинство европейских евреев погибли.
В Освенциме нужно «прочесть» послание жертв и расслышать голос собственного сердца.
Представители этой национальности живут в основном в США и Израиле с сознанием того, что трагедия может повториться. Реакция на этот вызов – образование своего государства. В Аушвиц возят всех израильских школьников, офицеров армии и полиции. Кроме этого политического аспекта есть и религиозный: как Бог допустил такое уничтожение евреев? Это ведь было хуже, чем египетское рабство. Один из вариантов ответа – государство Израиль возродилось, значит, Бог не забыл свой народ. Другой – нам не понять Бога, мы можем только доверять ему. Быть может, он плакал…
Польское видение Аушвица по-своему уникально. Оно связано в первую очередь с огромной ролью католической веры в общественном сознании этого народа. Возникновение Польши как государства неразрывно связано с ее крещением. В конце XVIII века страна исчезла с карты Европы, будучи разделена на немецкую, австрийскую и российскую части. Польская культура и язык пережили эти невзгоды в рамках Церкви. В 1918 году Польша возникла снова, в 1939-м снова была разделена. Поражение потерпела надежда на возрождение государства – но не вера. Среди польских католиков утвердилась идея самопожертвования во имя родины, во имя сохранения веры, любви и семейных ценностей, во имя Бога – с уверенностью в том, что за это рано или поздно воздастся. Эта вера в Польше до сих пор очень сильна, и символом такого отношения к жизни стал, в частности, святой Максимилиан Кольбе – польский монах-францисканец, который отдал свою жизнь за другого человека в Аушвице. Он олицетворяет победу веры и любви над миром зла и ненависти.
О российском взгляде на Освенцим мне говорить сложно: я дитя Запада и до недавнего времени имел очень смутное представление о Советском Союзе и России, об их понимании войны вообще. Центром российской национальной экспозиции в музее «Аушвиц-Биркенау» всегда было освобождение лагеря советскими бойцами – в контексте освобождения Европы от фашизма. В конце января 2013 года открылась новая российская выставка, и она говорит и о советских узниках. В Польше сейчас так активно критикуют коммунизм, что почти не говорят о пострадавших в войне со стороны Советского Союза и выражают его гражданам слишком мало благодарности за освобождение. Мне кажется, это должно быть болезненным для российских ветеранов. «Советских» не любят – но ведь именно они освободили Аушвиц.
Десятилетия прошли, а тема все еще будит старые обиды?
Мы везде касаемся незаживших ран, связанных с нашей идентичностью. Нельзя сыпать на них соль, выспрашивая, как именно болит. Для лечения существуют врачи. Но это не значит, что всем остальным вообще ничего нельзя предпринимать. Отношения народов, затронутых Аушвицем, всё еще «заживают», и мы хотели бы, чтобы доверие укреплялось именно там, где было подорвано.
Вы упомянули о том, как на вопрос о Боге в Освенциме отвечают евреи. У христиан своя трактовка? В центре нашей веры стоит Крест и опыт покинутости, оставленности Богом – вспомните вздох распятого Иисуса:
«Боже, Боже мой, зачем Ты оставил Меня?». И это ключ к моей надежде: Бог на стороне жертв, даже если они Его не видят и не чувствуют. Христос шел туда, где люди больше всего в Нем нуждались. И потому я убежден, что Он был и в Аушвице. Один узник-поляк перед казнью нацарапал на стене камеры крест. Маленький знак того, что даже в этом аду можно было найти Бога.
У любого человека есть достоинство. Его нельзя разглядеть под микроскопом, как пытались сделать нацисты, когда изучали различия рас. В него нужно верить. И в христианской традиции такая вера коренится в библейском сюжете о сотворении человека по образу и подобию Божьему. Господь живет в каждом и любит каждого. Эту любовь можно предать, став преступником. Однако Он не прекратит любить и ожидать нашего раскаяния. Поэтому мой ответ на вопрос: «Где был Бог в Аушвице?» – «В достоинстве жертв». Через него Он обращался и к совести преступников.
В том числе к безжалостному коменданту Освенцима Рудольфу Гёссу?
Да. Я проследил, как он чувствовал и вытеснял из души это беспокойство. Он не родился извергом. Обычная семья католиков. Но любви в доме не было. Мальчик боялся строгого отца и в 15 лет сбежал, стал солдатом-героем. А потом вышел из Церкви и обрел смысл жизни в псевдорелигии национал-социализма. На ремнях солдат вермахта стояла надпись «С нами Бог» – так повелось со времен Первой мировой, и когда Гиммлера спросили, не стоит ли от этого отказаться, он ответил: «Мы верим в Провидение и являемся его проводниками». Как известно, нацисты рассчитывали утвердить «природное» превосходство сильной расы, «очистившись» от всего, что ослабляет народ: начиная с немецких душевнобольных, ставших первыми жертвами газовых камер, и заканчивая влиянием иудаизма и христианства с их традициями прощать грешников.
Приняв эту псевдорелигию, Гёсс пожертвовал человеческим отношением к людям: эсэсовцам разрешалось испытывать к заключенным только чувство расового господства. И тем не менее в его автобиографии, написанной в заключении после войны, есть сцены, где Гёсс смотрит на узников как на людей. Он стоит на площадке, куда приходят вагоны с обреченными на смерть, и видит кричащую на него женщину, видит играющих детей. С какого-то момента эти картины начали неизменно всплывать в его сознании при встрече с собственной женой и детьми. Он подолгу мерил окрестности быстрыми шагами, скакал верхом, чтобы забыться. По сути, он функционировал, но уже не жил. Уничтожил собственную человечность. Бог был в Аушвице – во взгляде жертв на коменданта лагеря. Он стучался в сердце Гёсса, был ему немым укором. Но тот закрылся. Уничтожая узников, уничтожал в себе Бога. В этом отвержении и есть природа зла.
Немецкому философу Теодору Адорно приписывают фразу: «После Освенцима нельзя писать стихов». Есть ли, по-Вашему, вещи, невозможные после столь страшного опыта?
Насчет стихов… Те, кто выжил в лагере, как раз писали их, чтобы память обрела форму. Взять хотя бы творчество Пауля Целана. Если окружить проблему тишиной – тишина однажды превратится в пустоту. Аушвиц нельзя забыть. Вопрос в том, чтобы осознать нашу ответственность и ее меру. Я глубоко убежден в том, что «нельзя позволить Гитлеру одержать посмертную победу» – есть такая идея у философа Эмиля Факенхайма. Он говорил: если после Аушвица нет смысла быть евреем, то «окончательное решение еврейского вопроса» состоялось. Эти люди не должны были выжить – но они выжили и должны идти дальше. Им отказывали в месте на земле – теперь у них есть целое государство. Нацисты хотели уничтожить их религию – значит, особенно важно сохранить иудаизм. Хотели предать их забвению – теперь следует помнить. В людях хотели убить достоинство – теперь они должны быть его преисполнены. В моем понимании память об Аушвице не должна уничтожать веру в добро. Нельзя, чтобы после посещения Освенцима люди возвращались домой подавленными, обремененными ощущением зла и враждебности мира. Бывшие узники подтверждают, что это никому не идет на пользу. Смысл посещения мемориала – в том, чтобы осознать свою ответственность за будущий, лучший мир.
В музее есть витрина, заполненная волосами заключенных. Их нашли после освобождения лагеря – мешки срезанных волос. Было много споров: стоит ли их показывать или лучше предать земле. Потом решили, что все-таки волосы – не части тел. Такие «экспонаты» – символ отношения к людям как к материалу. В дело пускали как физическую силу узников, так и их вещи, и золотые коронки, и даже пепел от сожженных трупов. Глядя на витрину с волосами, я всякий раз внутренне кричу: «С людьми так нельзя обходиться!».
Как Вы думаете, почему, несмотря на массу сведений о преступлениях нацизма, эта идеология по-прежнему находит сторонников, в том числе в странах, пострадавших во время Второй мировой?
Думаю, в основе нацизма лежит, среди прочего, сильнейшее человеческое искушение: «Я хочу завоевать мир, всем обладать и не иметь ничего общего с другими, а если они помешают, я их устраню». Этот соблазн – в уменьшенном виде – знаком каждому. И он не исчез с уничтожением нацистского государства. Поэтому очень важно наладить общественную систему на принципе уважения к достоинству любого индивида независимо от его согласия или несогласия со «мной». В теории это выглядит легко – как общая декларация прав человека. Но на практике декларации быстро забываются. Может быть, если взаимное уважение станет возможным для узкого круга людей, им удастся втянуть в свое пространство и остальных. Лучше ставить вопрос так: «Что должен предпринять я?». Иначе разговоры о том, что нужно вообще, позволяют бездействовать каждому в отдельности.
Один узник-поляк перед казнью нацарапал на стене камеры крест. Маленький знак того, что даже в этом аду можно было найти Бога.
Татьяна Ткачева,
«Российская газета» – «Янтарный мост»
24 ЯНТАРНЫЙ МОСТ. МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЖУРНАЛ. 2013. № 2 (10)